Барри Эйслер - Дождь для Джона Рейна

Наступила долгая пауза. Потом Мидори сказала:

— Как бы там ни было, завтра я возвращаюсь в Нью-Йорк. — Я кивнул, понимая, что за этим последует. — После чего я тебя больше никогда не увижу.

Я изобразил улыбку. Она получилась очень грустной.

— Знаю.

— Я все думала, чего же мне от тебя нужно, — сказала Мидори.

— И?..

Она кивнула:

— Сначала я думала только о мести. Я все время думала, как причинить тебе боль, как заставить страдать — так, как страдала я.

Это меня не удивило.

— Я решила забыть тебя, — продолжала она, — потому что всегда считала, что ненависть — низкое чувство. И в конечном счете бесполезное.

Я изумился тому, насколько праведную жизнь должен вести человек, чтобы она привела к возникновению такой философии, и на секунду ощутил любовь к Мидори за это.

Она сделала глоток «Ардбега».

— Но когда на следующий день я увидела тебя, все изменилось. Одна часть меня понимала, что ты действительно пытался вернуть диск и закончить то, что начал мой отец. Другая — знала, что ты старался защитить меня от людей, которые ищут диск.

— И что же оказалось на самом деле?

Мидори отвернулась, долго смотрела туда, где расположился оркестр, потом взглянула мне в глаза:

— Поняла, кто ты есть. Ты не часть реального мира. Не моего мира по крайней мере. Ты — как призрак, как создание, вынужденное жить в тени. И я поняла, что такое существо не заслуживает ненависти.

Заслуживаю я ненависти или она ненавидит меня не одно и то же. Интересно, понимает ли она это.

— Вместо этого жалость? — спросил я.

Она кивнула:

— Может быть.

— Думаю, я бы предпочел, чтобы ты меня ненавидела. — Я старался разрядить обстановку, но Мидори не засмеялась. Она посмотрела на меня.

— То есть все, что у нас есть, — это сегодняшний вечер.

Я почти сказал «нет». Я почти сказал ей, что это будет слишком больно.

Потом решил, что справлюсь с болью позже. Как это всегда у меня бывает.

Мы отправились в «Парк-Хайатт-отель» в Синдзюку. Мидори остановилась в «Окуре», но возвращаться туда вместе было слишком опасно.

В гостиницу мы ехали на такси. По пути смотрели друг на друга, но не разговаривали. Я зарегистрировался, и, когда мы очутились в номере, свет зажигать не стали. Казалось естественным, что мы подошли к огромному окну и стали смотреть на урбанистическую массу Синдзюку, мигающую фиолетовыми огнями вокруг нас.

Глядя на город с высоты нашего этажа, я перебирал в памяти все события, которые привели к теперешнему моменту, я столько раз представлял его себе, нелепо мечтал о нем, и вот я имею возможность насладиться им, хотя и понимаю, что он безвозвратно ускользает.

В какое-то мгновение я почувствовал, что Мидори смотрит на меня. Я повернулся и протянул руки, проводя по контурам ее лица и шеи тыльной стороной ладоней, пытаясь запечатлеть в памяти все детали, чтобы они остались со мной потом, когда ее уже не будет рядом. Я понял, что тихо произношу ее имя, снова и снова, так, как делал это, когда был один и думал о ней. Вдруг Мидори сделала шаг, обняла меня и с неожиданной силой прижалась.

От нее исходил все тот же запах, который я запомнил навсегда: чистый, с легким оттенком духов, которые так и остались для меня тайной, и я подумал о вине: ты ждешь и ждешь, пока оно созреет, а потом не решаешься выпить, потому что после этого его не станет.

Мы долго целовались, нежно, не торопясь, все еще стоя у окна, и в какой-то момент я на самом деле забыл, что привело нас сюда и почему нам придется вскоре расстаться.

Мы срывали друг с друга одежду, так же как и в первый раз, резко, почти с ожесточением. Я снял дубинку, все еще прикрепленную лентой к запястью, и отложил в сторону. Мидори все поняла, поэтому ничего не спросила. Когда мы уже были обнажены, все еще сливаясь в поцелуе, она прижалась ко мне так, чтобы я начал двигаться в сторону огромной кровати. Мои ноги уперлись в нее, и я сел на краю. Мидори наклонилась вперед, одна рука на кровати, другая — у меня на груди, мгновение — и я уже лежу на спине. Она села на меня верхом, одна рука все еще на груди, а вторая потянулась вниз. Сжала меня на секунду, так сильно, что даже стало больно. Потом, глядя на меня своими темными глазами и все еще ничего не говоря, она ввела меня в себя.

Вначале мы двигались медленно, осторожно, как два человека, неуверенных в намерениях друг друга. Руками я исследовал ландшафт ее тела, которое теперь двигалось, время от времени останавливаясь в такт с частотой ее дыхания и тоном голоса. Мидори положила руки мне на плечи, припечатав меня своим весом, и стала двигаться резче. Я наблюдал за ее лицом, очерченным мягким светом из окон, и вдруг почувствовал нечто неуловимое, соединившее наши тела, как жар или электрический разряд. Я поднял ноги на кровать, угол между нашими телами слегка изменился, и я почувствовал, что вхожу в нее глубже. Наше дыхание учащалось. Я старался сдерживаться, чтобы не обогнать ее, но Мидори двигалась все быстрее, все настойчивее, и я почувствовал, что подхожу к краю. Из ее гортани вырвался звук, то ли рычание, то ли плач, она упала вперед так, что ее лицо почти коснулось моего. Она смотрела мне в глаза, и я почувствовал ее оргазм, а когда наступил мой, я услышал ее шепот: «Я ненавижу тебя» — и увидел, что она плачет.

Потом она выпрямилась, но не убрала рук с моих плеч, а наклонилась так, что тени закрыли ее лицо. Она не издавала ни звука, но я чувствовал, как слезы падают мне на грудь.

Я не знал, что сказать или даже как дотронуться до нее, и мы довольно долго оставались в одном и том же положении. Потом Мидори высвободилась и направилась в ванную. Я сел и стал ждать. Через несколько минут она вышла, одетая в гостиничный купальный халат. Она смотрела на меня, но ничего не говорила.

— Хочешь, чтобы я ушел? — спросил я.

Она закрыла глаза и кивнула.

— Хорошо.

Я встал и начала натягивать одежду. Одевшись, повернулся к ней.

— Я знаю, что у тебя в Нью-Йорке все в порядке, — сказал я. — Ganbatte. Так и держись.

Она подняла глаза:

— Что ты собираешься делать?

Я пожал плечами:

— Ты же знаешь, как бывает с нами — ночными созданиями. Надо найти камень, чтобы забраться под него, пока солнце не встало.

Мидори напряженно улыбнулась:

— А потом?

— Еще не знаю.

Наступило молчание.

— Тебе нужно продолжать работать со своим другом, — сказала она. — Это единственная твоя возможность.

— Забавно, но он все время твердит то же самое. Хорошо, что я не верю в тайные сговоры.

Улыбка вернулась, на сей раз менее напряженная.

— Его мотивы могут быть эгоистичными. Мои — нет.

Я посмотрел на нее:

— Не уверен, что могу доверять тебе после того, что ты только что сказала.

Мидори опустила взгляд.