Сергей Зверев - Разборки дезертиров

Попутно я отметил необычную форму скалы, под которой копошились люди. Ее очертания возвышались над прочими. Зубастая вершина – словно расщепленная молнией – на фоне монотонной мути… А потом события накрыли. Подобраться незамеченными к этой сладкой парочке уже не получалось. Стоящий на уступе обнаружил облаву.

– Димон, атас, гансы!!! – раскололо сырую тишину.

– Пыряев, Райнов, вы окружены, не вздумайте стрелять! – выкрикнул капитан Хомченко.

Автоматная очередь хлестнула по ушам. Мы скорчились в водостоке. Сдавленно вскрикнул солдат. Отделение вразнобой попадало в грязь. Заматерился Капустин.

– Мужики, вы что, охренели?! – взвизгнул Хомченко. – Бросайте оружие, перебьем же, на хрен!!!

Новая слепящая очередь. Намерения дезертиров окончательно прояснились. Череда вспышек – магазин опустошен. Снова две фигурки копошились на уступе. Пропали. Огненный ливень хлестнул, кромсая камень. Смотрелось это, конечно, впечатляюще, но, боюсь, на уступе уже никого не было.

– Прекратить огонь!

– Командир, Атчытагына подстрелили! – крикнул Капустин.

– Живой? – скрипнул зубами Хомченко.

– А хрен его знает… Вроде живой. Шевелится… Блин, Гаврила же ты, Атчытагын!

– Черт… Эй, вы, двое, кто там ближе – раненого на дорогу! Остальные – вперед!

И какая нелегкая вынесла меня из водостока? Сидел бы, не парился. Подтянулся на руках, выбросил ногу, перекатился.

– Мишаня, ты куда? – испуганно вякнул Булдыгин.

– Сиди, Викторыч, – буркнул я. – Не твое это дело – под пулями танцевать.

Краем глаза я отметил, что поднялся Аристов, выкатился из канавы, распластался в грязи.

– Куда, неугомонные? – сдавленно шикнул Булдыгин.

– Что, Булдыгин, страшно одному? – натянуто хихикнул Аристов.

Двое солдат, чертыхаясь, отклячив задницы, волокли по земле стонущего бойца.

– Держи, прокуратура… – швырнул мне Капустин бесхозный автомат.

Я поймал, отбив палец. Спасибо за подарочек, как говорится. Зачем он мне? Я схватил приобретение за антабку, как когда-то учили, приподнял ствол, чтобы не заляпать грязью. А остатки отделения уже ломились на прорыв, подгоняемые сержантом. Трое бойцов, Капустин, капитан Хомченко – черные тени, хлюпающие по сырому глинозему – пробежали вдоль стены, сгрудились на уступе. Кто-то выпустил очередь на всякий случай. Но дезертиры уже смотались. Солдат вскарабкался на возвышенность, сел на корточки. Двинулся дальше, согнувшись. За ним второй, третий. Неведомая сила толкнула меня к скале. Что за странная привычка доводить до абсурда любое поручение вышестоящих? Когда я подбегал к уступу, черным монолитом отторгающемуся от скалы, на нем уже никого не было. Забросив автомат за плечо, я схватился за шершавый выступ, оттолкнулся пятками. Взгромоздился на камень, словно на трибуну, протянул руку возбужденно пыхтящему Аристову.

– Адреналинчик, Мишка? – шутил Ленька, вползая на верхотуру. – О, кто это на пятки наступает? Павел Викторович, ты созрел для настоящей мужской работы? Или страшно одному?

Впоследствии мне открылось сногсшибательное знание: на ту тропу, тянущуюся вдоль скалы, попасть можно было единственным способом – его подсказали дезертиры. Они прекрасно знали, куда идти, и целенаправленно двигались в нужном направлении. Ориентир – высокая скала, расщепленная надвое! За выступом – обширное углубление, щель в махине, и узкая тропа, тянущаяся вплотную к монолиту. Впереди кряхтели солдаты, а я вспомнил про допотопный советский фонарик в рюкзаке. Пока копался, прошло время. Тропа виляла, повторяя контур скалы, под ногами скрипела крошка – то ли сланец, то ли известняк. Стена неровная, с острыми элементами. Десять метров вдоль дороги, а потом она куда-то пропала, стены обступили, черно-бурые, в лишаях и трещинах, с острым каменным запахом (оказывается, есть такой). А потом пространство разомкнулось, открылся проход между мощными глыбами. Где-то впереди сопели солдаты, покрикивал сержант – вперед, бойцы, и не стонать, последний рывок, уйдут же, гады…

Увлекшись беготней, мы могли проскочить широкий отворот влево, что сыграло бы на руку дезертирам. Но последние оказались глупее фазанов. И страх быть пойманными их просто уничтожал. Дробные очереди из двух автоматов – в ушах стало тесно! Я бежал с фонарем и прекрасно все видел. Стреляли слева, настолько плотно, что у бегущих шансов просто не было. Солдат споткнулся, закричав, рухнул второй, задергался, словно кукла-марионетка, пробитый сразу десятком пуль. Сержант, натасканный в учебке, выставил перед грудью автомат, словно хватался за турник, соорудил кувырок и вроде бы невредимый оказался на той стороне прохода. Рухнул на корточки у самого края.

– Капитан, у меня граната…

– Бросай! – Кому какое дело, откуда у сержанта граната? Потом разберемся. Изящный бросок – и кусочек металла по навесной полетел за угол. Мы сели на корточки, зажали уши. Ленька помалкивал. Булдыгин ворчал, что он невыносимо стар для всего этого дерьма…

Двоих солдат в этот вечер Родина не досчиталась. Снова взвоют на Руси матери, помчится «неотложка», зарыдают девчата… Нашпигованные свинцом, они лежали в проходе и смотрели на сырые стены большими детскими глазами. Чертыхнулся капитан, перешагивая через трупы. Промчался к месту взрыва сержант. Охнул, падая перед приятелем последний уцелевший солдатик…

– Ну и дерьмо, – совершенно в точку прокомментировал Аристов, подбирая автомат. Сел на корточки, опустошая подсумки, сунул мне в «подол» запасные рожки. – Держи, прокурор. Будем воевать – чует мое слабое сердце, скоро, кроме нас, некому будет.

– А типун на язык не хочешь?! – взревел Хомченко.

Ждать подхода подкрепления, очевидно, смысла не было. Да и где его искать? Пока выберешься на дорогу, пока дождешься. Держа автоматы на изготовку, уцелевшие подобрались к тому месту, где разорвалась граната.

– Опять ушли, черти, – зло сплюнул Капустин.

Местечко перед нами открывалось в высшей степени любопытное. Нехарактерное какое-то для данной местности. В минувшие столетия здесь трудились карстовые воды. Скалы за спиной теснились полукругом. А впереди – пещеристые надолбы, словно застывшее штормовое море, испещренное разломами и впадинами. Как долго тянется это безобразие, и можно ли через него пройти, убедительно подсказал бы дневной свет. А в свете маломощных фонарей мелькали лишь фрагменты пористых глыб и покатая чаша под ногами со смещенным днищем, в котором различалась наклонная трещина в окружении груды валунов.

Днище чаши было усеяно стреляными гильзами от «калашникова».

Мы стояли на краю чаши, не замечая моросящего дождя, и сосредоточенно чесали затылки. Маломерка-солдатик спустился на полшага и поглядывал на нас в нетерпении.