Сергей Зверев - Разборки дезертиров

– Ты, наверное, думаешь о том, существует ли жизнь после секса? – вкрадчиво спросил я.

– Прости меня, Мишутка… – Она стремительно превращалась в какое-то неживое, окостеневшее, до боли незнакомое и чужое существо.

Заплачет же сейчас, глупая. Все четыре года моего бесславного брака пролетели перед глазами и превратились в точку.

– Ладно, – выдохнул я, – проехали.

Оторвался от подоконника и побрел из квартиры.

– Ты куда? – спросила Наталья неодушевленным голосом.

– Пособие писать, – пошутил я. – «Жена и уход от нее».

– А как же… обед?

Я сдержанно, без хлопка, закрыл входную дверь. Боюсь, с обедом уже никак.

– Разрешите, товарищ подполковник? – Я боком втиснулся в обитый деревом кабинет. Чтобы попасть к нашему шефу, нужно осторожно, чтобы не сбить пальцы (ручка близко к косяку), отворить одну дверь, протиснуться, сжав плечи, в узкий тамбур, открыть еще одну и не забыть не запнуться о приступочку. Пока проделаешь все операции, уже ощущаешь себя ничтожным и бесполезным.

– Давно пора, – процедил прокурор Колесников, отрывая массивную голову от папки с бумагами. Снял очки, водрузив на меня тяжелый, немигающий взгляд. Такая уж манера здороваться у нашего шефа. У каждого своя. Тибетцы с Южных Гималаев, например, приветствуют друг друга высовыванием языка, пощелкиванием зубами, при этом качают головой и чешут уши.

– Мы уже победили преступность? – грозно осведомился прокурор. – Нам нечем заняться?

– Опоздание на двадцать минут не считается, – буркнул я. – Занят был.

– Ах, занят он был… – Прокурор сцепил кустистые брови, а прокуренный рот начал расползаться в пышущую ядом улыбочку. Несовместимые элементы мимики, но почему-то нашему прокурору они блестяще удаются. – А не поделишься, дорогой друг, чем неотложным ты был занят? По-моему, все способное взорвать спокойствие нашего городка ты проделал еще вчера вечером. Или не всё?

– Вы действительно хотите знать, Ярослав Евдокимович? – подумав, спросил я.

– Да уж будь ласков. Очень хочется знать, где проводят мои подчиненные рабочее время.

Я поведал – сухо и конкретно. Словно план школьного сочинения: первый пункт, второй, третий. Скрывать случившееся глупо, все равно узнает. А мужик наш прокурор хороший, невзирая на уйму вопиющих недостатков.

– Мать святая… – схватился за голову прокурор и уставился на меня, как на отпетого рецидивиста. Затем как-то неуверенно стал почесывать седую шевелюру. – Дело, конечно, щекотливое, Михаил… С одной стороны, я тебе глубоко сочувствую… Хотя с другой…

– Я поступил низко, Ярослав Евдокимович?

– Он еще спрашивает… Халиуллин жив?

– Безусловно, господин прокурор. Сотрясение мозга, не больше. Пара фонарей, новая пломба… вместе с зубом, растяжение мягких тканей с небольшой предрасположенностью к геморрою. Ничего серьезного, Ярослав Евдокимович, нормальный товарищеский суд.

– Ты еще назови это офицерским судом чести! Это срок, Михаил. Полновесный срок. Свидетели были?

– Соседка. В жизнь не проболтается. Она сама отходила Халиуллина вилами – для разогрева, так сказать. А потом и я подтянулся. В общем, не яйца красят человека, Ярослав Евдокимович.

– Не смеши меня, Михаил! – грохнул кулаком по столу прокурор.

– Да разве мне до смеха? – возмутился я. – Плакать впору. Давайте забудем эту безобразную историю. Халиуллин жаловаться не пойдет, у него жена, сочинит что-нибудь об уличной преступности, да и леший с ним. А остальное – мое личное дело, Ярослав Евдокимович.

– Ладно, поживем – увидим, – смилостивился прокурор.

– Спасибо, – поблагодарил я. – А теперь давайте забудем и вторую безобразную историю – из-за нее вы, собственно, меня и вызвали.

– Ну, уж не дождешься! – зарычал Колесников. – За это дело ты еще не поплатился. Понимаешь, какую бомбу ты нам подложил?

– Перестаньте, – поморщился я. – Вы смотрите на меня так, словно это я насиловал мальчишек, бил, воровал, учинял поджоги на складе опасных материалов. Следственные мероприятия проводились с вашего негласного ведома. Вина насильника доказана, улики собраны, в чем проблема, Ярослав Евдокимович? Сопротивление при аресте – он чуть не перестрелял нас всех! В общем, делайте что хотите, а Безбородова я не выпущу. Костьми лягу. Лучше сразу увольняйте.

– И что ты собираешься с ним делать? – прокурор прищурился.

– На выбор, – пожал я плечами. – По почкам арматурой, пятки жечь, жилы вытянуть. Сознается, подпишет и успешно присядет на скамью подсудимых. А уж парнишки, давшие показания, теперь не отвертятся, уж они у меня не откажутся от своих слов…

Прокурор молчал целых пять минут, успев за это время выкурить две сигареты и разжечь во мне опасение, что истинная причина моего появления на третьем этаже не так проста.

– Ладно, Михаил, – вздохнул прокурор, – можешь присесть.

– Вы хотели сказать: можешь идти?

– Присядь! – зарычал Колесников. – Дело у меня к тебе.

– Хорошо, Михаил Андреевич, – тоном человека, который хочет подлизаться, сказал прокурор. – Хрен с Безбородовым… Ты, кстати, знаешь, что растение хрен относится к семейству капустных? Забавно, правда?

– Впервые слышу, – признался я.

– Можешь плясать, Михаил Андреевич – я был сегодня в штабе соединения, и там нелестно отзывались о майоре Безбородове. Из Читы пришла телега, инкриминирующая майору парочку смертных грехов. Обвинение в мужеложстве, склонении к насилию и сожительству очень органично вплетаются в канву.

– Вы шутите? – не поверил я.

– Серьезен как никогда. Всплыло старое уголовное дело, когда в бытность майора… тогда еще капитана Безбородова заместителем командира отряда специального назначения по воспитательной работе, дислоцированного в станице Знаменская, происходили исчезновения граждан, проезжающих на личном автотранспорте через КПП «Семеновка». Девяносто седьмой год, великое переселение народов, люди пропадали просто пачками… Нашлись высокие заступники, вину не доказали, присвоили Безбородову очередное звание и перевели в Россию. Так что не трясись, Михаил Андреевич, никто у тебя не отнимет подследственного. Завтра из Читы прибывает следственная группа, которая и доведет это дело до логического конца.

– А я…

– А тебя уже здесь не будет, – отрезал прокурор.

– Понятненько, – обреченно вздохнул я. – Меня уже отдали в добрые руки.

– У капитана Лугового Михаила Андреевича неплохая репутация, – ухмыльнулся Колесников. – Пытался он ее однажды запятнать, когда в запале чуть не пересажал командование Н-ского гарнизона по надуманному предлогу. Молодой был, неопытный, не понимал, кто у нас люди, а кто боги. Но с тех пор…

– Больше никаких пятен, – уныло сказал я, – чист, как Моисей.