Дмитрий Петров - Холодная ярость

Он глубоко вдохнул, будто собираясь нырнуть с трамплина, и закончил уже решительнее:

– Дело в том, что твой бывший муж имеет отношение к делу о педофилии. К этим самым фильмам. И боюсь, что имеет самое непосредственное отношение. И не таращи глаза: я знаю, что говорю, и отдаю себе отчет. Что там еще принято говорить в таких случаях? Если бы я не был уверен, то никогда не позволил бы себе…

Впервые в жизни Марина вдруг поняла, что означает выражение: земля уходит из-под ног.

Кабинет внезапно сделался совсем маленьким, как будто стены сдвинулись и наехали со всех сторон. Потом в глазах потемнело, и голова закружилась.

– Этого не может быть, – произнесла Марина, вцепившись в сумочку и чувствуя, как заныли кончики стиснутых пальцев. Больше ей нечего было сказать, но она не верила. Все ее существо протестовало против такого предположения. – Он не может, не может, – повторила Марина, и на глаза ее навернулись слезы. Не обиды, нет, а страдания, как от физической боли.

Владимир уловил ее состояние.

– Лучше послушай, – сказал он. – Я тебе все расскажу, а ты уж сама решишь, имею я право так говорить или нет.

Когда он закончил рассказ о вчерашнем вечере и о неудачной погоне, Марина сидела не шелохнувшись, окаменевшая, с глазами, уставленными в одну точку.

Потом, словно очнувшись, произнесла:

– Ты не подумай… Я верю твоим словам. Я знаю: все, что ты сейчас рассказал, – правда. Просто я не верю в то, что Вадим способен на такое. Тут недоразумение… Не знаю какое, но недоразумение. Совпадение…

Вербин чуть заметно усмехнулся.

– Наверное, ты правильно себя ведешь, – сказал он после короткой паузы. – Наверное, человек так и должен себя вести. Нормальный человек, я имею в виду.

Если этот Вадим был твоим мужем и является отцом твоего ребенка, то ты и не должна верить в то, что он способен на преступление. Да еще на такое… Жить с такими предположениями о близком человеке невыносимо.

– Он мне не близкий человек, – невольно вырвалось у Марины, и она вдруг, не выдержав напряжения, заплакала. Сунувший в дверь голову Лукоморов испуганно исчез…

Несколько минут оба они молчали, потом Вербин потянулся за сигаретами и сказал успокаивающе:

– Ладно, это пустое, тебя не касается. Давай лучше покурим, и расскажи, что у тебя за новости. Ты ведь обещала новости, не забыла? Расскажи-ка мне что-нибудь из жизни глухонемых.

Марина невольно улыбнулась этой шутке, и Вербин обрадовался. У него со вчерашнего вечера болело сердце, когда он думал о том, как сообщит Марине о ее бывшем муженьке…

А когда она закончила свой сбивчивый рассказ об интернате, майор задумчиво произнес:

– М-да, действительно… Какой интересной жизнью живут глухонемые. Кто бы мог подумать… Спасибо этой твоей Менделеевне – просветила.

– Она не Менделеевна, а Менделевна, – поправила Марина, и на этот раз они оба улыбнулись.

– Срочно туда, – скомандовал Вербин, вставая из-за стола. – Хватит разговоров. Очень может быть, что ты действительно подошла вплотную к разгадке этого дела. Гораздо ближе, чем я, например. Если найдем этих детей, то дальше уже дело техники.

– Значит, будем идти от детей, – повторил слова Вербина Лукоморов, когда они уже ехали по направлению к интернату. С Мариной поехали все сотрудники, кроме Виталика, оставшегося в отделе на всякий случай.

– От детей, – глухо повторил за Лукоморовым насупленный Иннокентий. Он покрутил лысой головой и добавил:

– Непривычно это – ходить от детей. Обычно идешь от трупа. От тела, как говорится. Есть тело – есть дело, а нету тела – нету дела, – вспомнил он старинную шуточку оперов-» убойщиков».

– Типун тебе на язык, – заметил Лукоморов. – Что ты такое говоришь? Какие тут могут быть тела? Привык ты у себя в «убойном» отделе…

Иннокентий только фыркнул в ответ, а между тем именно он оказался прав.

В приемной директора интерната толпилось довольно много народу, и на вошедших сотрудников «полиции нравов» никто поначалу не обратил внимания.

Заплаканная секретарша окинула вошедших мутным взглядом и, не спрашивая ни о чем, кивнула в сторону директорского кабинета.

– Вам, наверное, туда, – сказала она, и недоумевающие Вербин, Марина, Иннокентий и Лукоморов двинулись вперед. Несколько стоявших здесь же учительниц негромко между собой переговаривались. Все они были какие-то перекошенные, с влажными от слез красными глазами.

В самом кабинете директора не было – он так и не появился на работе.

Видно, действительно болел. Зато сидело несколько плотного телосложения мужчин, один вид которых навевал серьезные мысли. Иннокентия они сразу узнали.

– А ты тут что делаешь? – обратился к нему один из сидящих за длинным столом. – Ты вроде теперь по другой части…

– Выходит, по этой же, – ответил Иннокентий, пожимая последовательно руки сотрудникам своего бывшего отдела. Это были «убойщики» из УВД, с которыми он прежде работал.

Киру Владимировну нашли рано утром – ее успевшее окоченеть тело обнаружил дворник, принявшийся было за уборку листьев вокруг здания интерната. Место тут было глухое: кругом склады, высокие заборы, людей ходит мало, потому труп и пролежал незамеченным с вечера.

– Удар сзади по черепу тупым тяжелым предметом, – прокомментировал один из «убойщиков». – Тело уже увезли, вот предварительный осмотр. – Он протянул лист бумаги сперва Иннокентию, а потом, сообразив, кто из вошедших начальник, – Вербину.

– Посмотрите, если вам интересно, – добавил он, и глаза оперативника блеснули любопытством.

– А вы тут почему? – тотчас же спросил он. – Может, это все как-то связано?

Вербин посмотрел на Марину, как бы приглашая ее ответить на этот вопрос.

Она кивнула.

– Это связано непосредственно, – сказала она. – Я была здесь вчера. Мы разговаривали с Кирой Владимировной… С потерпевшей… С пострадавшей. – Марина спуталась от волнения, сбилась. Действительно, как ей теперь следует называть убитую женщину – заместителя директора интерната? Подозреваемая?

Потерпевшая? Нет, наверное, все-таки раз ее убили, то она не подозреваемая и не потерпевшая: потерпевшими ведь называют тех, кто остался жив…

Черт, как все сразу запуталось и как одновременно прояснилось.

Лица «убойщиков» как по команде сделались очень похожими: в них появилось что-то хищное, они будто тянули воздух носами, чуя добычу.

– Кто это сделал? – быстро спросил старший опергруппы, и его руки, опирающиеся о стол, на-пружинились, словно он собирался мгновенно вскочить и устремиться в погоню. – Вы знаете, кто убийца?

Марина растерялась – она впервые оказывалась свидетелем при начале расследования убийства. Да что там свидетелем – она вмиг сделалась участницей.