Скотт Стоун - Песня волка

— Откуда ты знаешь? — спросила она. Дэйн быстро рассказал ей о встрече, произошедшей в горах, невольным свидетелем которой он был.

— Тогда что же он собирается предпринять?

Таводи сказал:

— Он собирается дать ему возможность улизнуть. Судя по тому, как он с тобой разговаривал, шериф попытается обвинить во всем тебя, и тогда, быть может, Лаутону выпадет шанс выкарабкаться. Белые так обычно и поступают.

— Но, — мягко сказал Дэйн, — мы не собираемся действовать на манер белых, а все сделаем методами аниюнвийя.

— Хэй-йе, — сказал Таводи, — славно сказано.

— Послушай-ка, Дэйн, я не хочу, чтобы…

Сын мягко приложил палец к ее губам.

— Это ты послушай, Старлайт. Мы сделаем то, что обязаны сделать. Никакого сведения счетов. Так же, как и никакого суда над ними. Ты — женщина, но я-то теперь мужчина. Это просто теперь не твоя забота — вот и все.

— Будь осторожен, — прошептала она.

— Иди домой, если сможешь, — сказал ей Таводи. — Перевези туда Натана. Не открывай двери никому, кроме нас. Шериф вполне может взбелениться и вернуться, чтобы что-нибудь с тобой учинить. Поэтому ни с кем, кроме нас, не разговаривай.

Старлайт кивнула, и они исчезли так же незаметно, как и появились.

Теперь от нее ничего не зависело. Все свое внимание она теперь уделяла Натану, и из больницы они вышли через день. Она привела его к себе домой, сделав так, как велел ей Таводи. Старлайт понятия не имела, когда увидит или хотя бы услышит что-нибудь о своем отце и сыне. Но сомнений, что когда-нибудь это случится, у нее не возникало.

Поначалу он не мог понять деда. Старик, вместо того чтобы сразу же погнаться за Лаутоном, предложил остановиться, посидеть и подумать. А поначалу даже думать не мог, а только вспоминал. В большинстве — о вдумчивости Старлайт, о том, какими чистыми она держала свои одежды. То, как она всегда помнила о Рождестве и его дне рождения, даже в тс времена, когда они были совсем бедными.

А этот сукин сын хотел ее изнасиловать…

— Он не пойдет в свой дом, сказал Таводи внезапно. — Так что терять на него время мы не станем. Дорогами он тоже не двинется, так как посчитает, что за ними будут наблюдать.

— Так что же?

— Мы знаем нечто такое, о чем он не знает, что мы это знаем, — сказал Таводи. Он бежит, потому что напуган, но ведь он кое в чем не так глуп, как может показаться некоторым. Поэтому вспомнит о том, что никто не знает о его делишках с шерифом.

— Озерная хижина шерифа?

— Точно, — произнес старик. — Именно туда он направится для того, чтобы отдохнуть и пополнить свои запасы. А затем переправится через озеро и окажется уже в Северной Каролине. И будет считать, что теперь он в безопасности…

— Так оно по-настоящему и будет, — сказал Уайя после непродолжительного молчания. — Тамошние власти его искать не будут, и можно отыскать множество мест, куда пойти, и где скрыться.

— Но он-то будет высматривать законников, потому что решит, что шериф может для отвода глаз разослать повсюду патрули.

— Так что он точно остановится в хижине шерифа. И мы сможем его там схватить.

— Да, или же самим тоже переплыть озеро и отыскать его на другом берегу.

— В хижине взять его будет полегче.

Таводи фыркнул.

— Легче не будет нигде. Итак — двинемся. Идем налегке: придется бежать. Никаких фонарей, еды. Только вода и боеприпасы.

— Что ты возьмешь? — спросил Уайя,

— «Яростного».

— А я — «марлин».

Уайя прошел в дом и вынес купленный им «марлин». Он был сделан на стыке веков. Ложе было старым, сделанным из темного орехового дерева. Затворный механизм, сорок четвертый калибр — очень тяжелое ружье. Но Уайя хотел, чтобы на этой охоте винтовка была у него. Он не стал брать яркое расписное одеяло и влез в темно-зеленую куртку. Прицепив на пояс нож, подаренный ему Таводи, Уайя вспомнил еще кое о чем и повязал налобную повязку, сплетенную в свое время Старлайт на день получения имени. Уайя наполнил флягу водой и положил в правый карман куртки патроны. Он чувствовал себя необычно легким, хладнокровным и готовым ко всему.

Дед появился в дверном проеме, неся в руке «Яростного» тридцатого калибра, — лицо его ничего не выражало. В молчании они отошли от дома и побежали к лесу. И тут Уайя понял, почему Таводи хотел, чтобы он перед началом охоты сделал паузу, — для очистки сознания, для психологической подготовки. И все получилось, потому что теперь он был спокоен и уверен в себе: пламя немного притухло, и теперь он мог упорно, и без сожаления преследовать врага.

Когда это было возможно, они бежали по хребтам холмов, пробираясь в чахлом верхнем кустарнике вместо чащоб по склонам. Иногда кричала ворона — очень назойливо и громко. Раз по тропе выше что-то заворочалось — похожее на медведя, — но при их приближении убралось. Они бежали ровно, и старик не показывал никаких признаков усталости. Когда солнце ушло, они остановились и подождали восхода луны, надеясь, что это будет «помощник охотников». Она взошла огромная и яркая над далекими горами, и внезапно ночь окрасилась в цвета холода. Таводи усмехнулся.

— Не очень-то везет этому Лаутону, а?

Они решили добираться до хижины обходными путями и не пользоваться асфальтированными дорогами — не хотели попадаться на глаза, — а также более коротким, но и более трудным путем, проходящим с востока от них, где холмы менее обрывисты, зато больше ручьев и стремнин, через которые приходилось перебираться. Таводи был уверен в том, что Лаутон выберет более прямую дорогу, но он также мог устроить засаду на тропе, по которой двигался. Двигаясь к цели дальним путем, они избегали всяческих случайностей. Уайя согласился со всеми соображениями, удовлетворенно заметив, что, несмотря на холодную ярость, бушующую в груди, он способен делать спокойные и разумные замечания чисто по делу.

Теперь, когда взошла луна и мир вокруг него заполнился ночными звуками, он зашагал, осторожно, но быстро перебирая ногами, приноравливаясь к шагу Таводи и восхищаясь выносливостью старика. Они прошли уже семь или восемь миль, практически все время в гору, а дед все так же неутомимо шел вперед, изредка останавливаясь, чтобы отыскать в чаще более удобный проход. Иногда до них доносились звуки шастающих в ночи животных, которые никак не могли понять, что делают ночью в лесу эти двое? Однажды раздалась пронзительная трескотня, словно они разбудили семейство белок или бурундуков.

Наконец Таводи остановился.

— Отдыхаем, — сказал он, и они легли на животы, ногами друг к другу, не произнеся ни слова. Стоило Уайе решить, что дед уснул, как Таводи встал, потянулся и повернулся лицом к озеру. Через секунду они были снова в пути.

Когда луна зашла, они остановились, ожидая утреннего света, но он не появлялся достаточно долго, а когда солнце наконец-таки вышло, то на востоке стали заметны собирающиеся облака. Впервые за всю ночь Таводи отпил воды, и юноша последовал его примеру, глотая медленно и осторожно. Он почувствовал, как вода растворяется в желудке, поглощаемая крайне малым Количеством пищи, которую он принимал за последние несколько дней. На вкус она была превосходна, но Уайя завинтил крышечку на фляге и встал, нюхая утро. Было уже светло, а со светом прилетел и ветерок, в котором ощущался привкус дождя, и внезапно облака вдруг набухли и прочнее угнездились в утреннем небе. Он тут же понял, где именно они находятся, — всего в миле-полуторах от хижины — и подивился тому, какую прекрасную работу проводника проделал Таводи, руководствующийся интуицией и обладающий поразительным ощущением направления в глубоких непроходимых лесах. В одиночку у Уайи не хватило бы знаний на подобный переход. Ему бы потребовалось намного больше времени для того, чтобы добраться до озерной хижины.