Дмитрий Щербаков - Беспощадная страсть

Романов поднял обе ладони и с силой провел ими сверху вниз по своему лицу, словно стирая грязь. Затем в упор посмотрел на Белова.

— Они посадили на иглу моего сына. Моего единственного сына, если только ты, чудище, способен понять, что это такое!

Последние слова Романов выкрикнул. Он сверкающими, полубезумными глазами смотрел на Белова.

— Успокойся, Влад! — резко сказал Север. — Я отнюдь не чудище, что бы про меня ни плели твои подопечные. И я вполне способен понять, что может значить для человека единственный сын. Успокойся!

Всеволод опустил голову. Минут пять он приходил в себя. Потом заговорил:

— Эх, совсем психопатом я стал… Извини, Север.

— Я все понимаю, — кивнул Белов. — И когда изо дня в день поступаешь против совести, чувствуя себя при этом полным подонком и не имея возможности ничего изменить… Тут кто угодно взбесится. Так что понимаю тебя, Влад. Но все же продолжай.

— Мамы у нас нет… — продолжал Романов. — Жену мою убили чечены пять лет назад, чтобы отомстить мне. Ну да я нашел убийц! Я добился справедливого суда! Эти подонки сейчас все на Огненном острове, на пожизненке! Помиловал их, видишь ли, господин Притыркин! Гадина… Впрочем, жить на Огненном даже хуже, чем умереть, так что я доволен, пусть мучаются… Ну да это к делу не относится. Короче, мамы у нас нет, рос мой Ромка последние годы без мамы. И вроде нормальным парнем рос. А здесь… не уследил я. Вырос мой парень, к двадцати уже… Так ему девку подсунули, шикарную девку… Задурила голову… А он что — сопляк… Она-то его на шприц и подсадила. Парню все хотелось героем перед ней выглядеть. А когда открылась правда, было поздно — Ромка уже сидел крепко… Сама Анжелочка только изображала из себя наркоманку, никогда себе не колола ничего опаснее успокоительных, как потом выяснилось! Заманивала дурака, сука, блядь поганая, подстилка бандитская! Ну скажи, Север, разве может девчонка в семнадцать лет быть такой законченной падлой? Скажи — может? Нормально это? Или она — выродок?

— Может… — вздохнул Север. — И не выродок она. Просто таков род человеческий, к сожалению… Продолжай.

— Впрочем, чего я разорался? — пробормотал Всеволод удрученно. — Будто сам встречал мало людской мрази… Просто когда касается тебя лично, теряешь объективность… На чем я остановился?

— Ты рассуждал о том, откуда в городе героин, — подсказал Север.

— Да, точно. Откуда берется героин, я действительно не знаю, — подхватил Романов. — Но его полно — дешевого, качественного. Именно за счет его продажи местные бандиты финансируют всю городскую милицию.

— И тебя? — перебил Север.

— И меня… — вздохнул Всеволод. — С тех пор как Ромка стал наркоманом, я целиком в руках у здешней группировки. Мне платят большие деньги только за то, чтобы я ничего не делал… Я и не делаю. Жирую потихоньку. А сын гибнет. И вместе с ним гибнут сотни парней и девчонок, втянутых в этот пылесос… Они мне уже по ночам являются — синие, исколотые… Жуть! Но ведь я ничего не могу поделать, ничего! Если я хотя бы попытаюсь прихлопнуть наркоторговцев, они оставят Ромку без героина, и он с собой покончит! Или меня убьет! Или сбежит из дома и погибнет! А сам я окажусь за решеткой, потому что бандиты сразу обнародуют компрометирующие меня материалы! Да и вообще, у них даже в областном центре все схвачено, а местная гражданская бюрократия — мэр и прочая мразь — вовсе из их рук кормится! И не в том даже дело, что меня снимут или посадят, а в том, что ничего я изменить не смогу! Нет выхода. И сын мой умрет совсем молодым — либо от наркотиков, либо от их отсутствия…

— А ты лечить его пробовал? — спросил Север.

Влад махнул рукой:

— Пробовал… На этом и погорел первый раз. Взял первую взятку. Думал, оплачу лечение Ромки, отправлю его отсюда, а сам с развязанными руками возьмусь за гадов всерьез, как собирался… Напрасные надежды. Бандиты даже не предпринимали каких-то особых защитных мер — просто ждали. Ромка начал колоться через две недели после курса спецтерапии. И вот тут-то местная «семья» предъявила мне ультиматум: либо я удаляю из города свою команду — я же привез с собой группу верных мне оперативников — и прекращаю копать под здешнюю «двуснастную» милицию, получаю свою долю бандитских бабок да живу себе богато, при тачках и телках, либо моего Ромку за очередную дозу делают пидором навсегда… Выбора, сам понимаешь, не было.

— Отправил бы его отсюда, хоть и больного! — возразил Север.

— Добрались бы… — повесил голову полковник. — Да и потом, сколько охраны к человеку ни приставляй, за какие Можаи ни загоняй, его не удержишь, если он сам хочет колоться. Здесь я по крайней мере могу ему обеспечить всегда чистый шприц и более-менее приемлемую дозу снадобья… А потом факт первой полученной мною взятки был задокументирован, они это ловко провернули. Материальчик такой, что хоть завтра неси в прокуратуру. Короче, капкан. И я сдался. Пошел вразнос. Действительно, начал жить при бабках, при тачках, при телках, при кабаках-саунах… при всех атрибутах нынешней «красивой» жизни. Команду свою разогнал… и остался с больным, медленно умирающим сыном на руках… и с дырой в сердце… Скорей бы только эта дыра стала не фигуральной, а натуральной! — закончил Всеволод неожиданно и страстно.

Полковник замолчал. Север тоже молчал, понимая: несмотря на скупость рассказа, он дался Романову нелегко.

Однако пауза затягивалась. Север наконец решил и ее прервать.

— Что должен сделать я? — тихо спросил он.

— Видишь ли, братец… — произнес Всеволод медленно. — Я человек конченый. Я никогда не прощу себе тех преступлений, которые были совершены при моем попустительстве, которые мне приходилось покрывать. Мой сын — тоже человек конченый. Правда, по другой причине. Но я устал за него бороться. Тем более что понял — любая борьба уже бесполезна…

— Почему? — прервал Север.

— Я еще три раза пытался его лечить, естественно, тайком. Платил огромные деньги… Его отправляли в санатории, снимали «ломки», чистили организм, устраняли физическую зависимость от наркотиков. Только все зря. Психологическая зависимость куда сильнее физической, она неискоренима. Каждый раз после лечения Ромка снова начинал колоться максимум через месяц. Он смертник.

— Ты опустил руки? — понимающе качнул головой Север.

— Они сами опустились, — пожал плечами Романов. — Я всегда был реалистом и знаю: стену лбом не прошибешь. Остается самоустраниться. Но я после себя оставляю столько дерьма, что должен позаботиться, чтобы кто-то его подчистил. Сам не могу: попробуй я дернуться, меня сразу уберут. Нет, не пристрелят даже, а просто раздавят убойным компроматом. Не страшна смерть, страшен позор… Помоги мне его избежать! Я вынужден действовать тайно, и ты — моя единственная надежда. Раздави гадину! Ты сможешь! Если хоть часть баек о тебе правда — сможешь! Изведи хотя бы местную наркомафию, Север!