Михаил Нестеров - Легендарный Араб

Западная часть неба, проглядывающая за садом, темнела на глазах, теряя оранжевые полутона, деревья сбросили с себя ауру канувших за горизонт солнечных лучей, и все в округе стало погружаться в наступающие сумерки.

Темнело и в комнате. Но оба — и Борис, и Костя — видели друг друга отчетливо.

— Ты ночевать останешься? — спросил Левин, поднимая с пола бутылку и допивая остатки пива.

— Хотел было, — неопределенно ответил парень. — Теперь поедем в другое место.

— Так ты не один?

— Нет, не один.

— С подругой? — попробовал угадать Борис и надолго задумался. Хмель прошел, но голова была тяжелой, соображал он с трудом. Наверное, от этого да еще чувствуя полную опустошенность, с отчаянием он принял решение: — Никуда не уезжайте. Мне самому нужно съездить в одно место.

— Надолго?

Борис неопределенно покачал головой:

— Не знаю. — Потом, спохватившись, добавил: — До утра меня точно не будет. Так что...

— Как хотите... — Косте было наплевать, куда и как доберется в таком состоянии гость деда, лишь бы побыстрее и надолго. Однако на время почувствовал себя неуютно, словно выгнал этого человека. — Львы дорогой не повстречаются? — спросил он.

— Только в конце пути. — Криво усмехнувшись, Борис подхватил со стола сотовой телефон Василия Ефимовича и, кивнув на прощание парню, вышел из дома.

Борис выбрался на дорогу и в течение двадцати минут безуспешно пытался остановить попутку. «На электричке быстрее доберусь», — подумал он и направился к станции. Миновав пустующий в это время мини-рынок, Левин поднялся на платформу и купил билет. Электричка до Москвы ожидалась через двадцать минут. Коротая время и чувствуя во рту похмельную горечь, купил в ларьке бутылку «Жигулевского».

«А вдруг сейчас его нет дома? — подумал он. — И вообще, почему я решил, что Лев должен быть у себя?»

Платформа освещалась по всей длине, многочисленная толпа дачников равномерно рассредоточилась, готовая, как всегда, приступом взять последнюю электричку до города. Борис прошел в начало перрона, отошел к противоположному от рельс краю, подальше от неспокойной толпы, куда не достигал свет от фонаря, поставил недопитую бутылку к ногам и, не мешкая, набрал домашний номер Радзянского. Когда Лев ответил, голос Бориса прозвучал спокойно:

— Здравствуй, Лев. Это Борис.

— Ну надо же! — Он услышал в ответ злобную саркастическую интонацию. — Дай-ка я угадаю. Сейчас ты принимаешь серную ванну, после чего тебя проводят на очаг. И вот ты решил узнать, как скоро ждать и меня в гости.

— Погоди, Лева, ты многого не знаешь. Я не набиваюсь в помощники, но...

— Что ты делаешь?! Не набиваешься? Ах ты, свинья!

— Ладно, пусть я свинья. А ты глупец. Слепой глупец. Если бы тебе хватило ума поставить в ряд тех, кто с твоей помощью угодил, как ты выразился, в серную ванну, смог бы понять многое, узнать имя человека, кому было это на руку. Пораскинь мозгами, Лева!

— Я не собираюсь обсуждать по телефону ни эту тему, ни любую другую. Чего не скажешь о тебе. Тебя хватило только на телефонный звонок, и ты надеешься отделаться разговором по проводам.

— Ну почему... Если ты никуда не собираешься, я могу приехать. Точнее, я уже в пути, жду электричку. Хотел доехать на такси, но в этой дыре...

— И не боишься, что за дочь я порежу тебя на куски? — не дослушав, спросил Радзянский.

Рука Бориса остановилась на полпути к бутылке. О какой дочери говорит Лев?

В громкоговорителях прозвучало сообщение о прибытии электрички. Вдали показались огни, которые нагонял нарастающий металлический звук электропоезда.

Видимо, Радзянский услышал в телефонной трубке сообщение, разнесшееся по перрону.

— Значит, скрываешься где-то за городом. Дачу купил или снимаешь?

— Снимаю. При всем желании ты не смог бы найти меня. Ведь ты искал меня? Наверное, решил, что самое безопасное место — моя квартира.

— Я был у тебя. Только совсем по другому поводу. Ты помог мне одной вещью.

— Какой же?

— Работой Кандинского.

— "Опрокинутый треугольник", что ли? Плевать!.. Хотя в этом есть какая-то чертовщина. Опрокинутый треугольник. Три грани, три острия. Ты, я и Василий Ефимович. — Борис пьяно рассмеялся. — Треугольник опрокинулся, Лева! А вот теперь спроси меня, у кого я отдыхал эти дни.

— Мне все равно.

— Да нет, тебе не должно быть все равно. И не будет. Ну, спроси меня... Не хочешь? У Василия Ефимовича.

— Даже так?.. Значит, ты вдвойне свинья. И старик не спросил, от кого ты прячешься?

— Сказал бы я тебе.

— Да ты никак совсем охамел.

— Это не хамство, просто ты меня не так понял.

— И когда ж ты успел с ним связаться, сукин сын?

— Намекаешь на его отъезд? Так вот, Лева, я «связался» с ним давно, когда он и не помышлял об отъезде. Удивлен?

— С недавних пор я вообще забыл это слово.

— Ладно, Лева, я скоро приеду и обо всем расскажу.

Сосредоточившись на разговоре, Левин видел покачивающуюся в нетерпении людскую массу, которая серой стеной отгородила его от железнодорожного пути, однако не видел, что происходит позади него. Прислушиваясь к разговору, из темноты к нему приближались два парня.

На одном была засаленная ветровка и кепка, надетая козырьком назад. На втором рубашка с короткими рукавами и мятые брюки. Оба были непримечательной внешности; обращали на себя внимание разве что беспокойные, страждущие глаза и изгибы локтей, испещренные следами от инъекций. Первый толкнул товарища локтем, услышав голос Левина: «Хотел доехать на такси, но в этой дыре...» Стало быть, клиент при деньгах. Впрочем, даже за мобильный телефон можно получить неплохие деньги, которых хватит на две-три дозы. Они знали человека, охотно покупающего ворованные или утерянные кем-то «трубы».

На Левина они обратили внимания сразу, едва тот взошел на платформу и купил пива: прилично одет, не дачник, вернее, не «пахарь», как подавляющее большинство пассажиров, из нагрудного кармашка торчит мобильник. И вот, как по заказу, послонявшись по перрону с бутылкой пива, отошел к самому краю.

Огни электрички пробежали по перрону, на короткие мгновения освещая и наркоманов, и Левина, который все еще сидел на корточках и соображал, о какой дочери говорит ему Радзянский. Чуть разбавили темноту светящиеся изнутри окна электрички. Они-то и вывели Бориса из кратковременного ступора: он мог опоздать.

— Все, Лев, я еду.

Он нажал на клавишу отбоя и встал.

Теперь парни не опасались быть замеченными: все до единого пассажиры, толкая друг друга, устремились к распахнутым дверям. Единственный человек, который мог заметить их, был помощник машиниста электропоезда. Держась за поручень, он наполовину высунулся из головного вагона и наблюдал за посадкой. Однако он всматривался вдоль перрона и не замечал, что творится справа от него.