Александр Чагай - Врата джихада

Гражданские власти старались как-то помогать людям,наводить порядок, а вот усилий тюремного начальства не было заметно. В подвальных камерах плескалась вода, сме­шанная с помоями и нечистотами, заключенные отсижива­лись на нарах.

Когда надзиратель препроводил Ксана в камеру и плот­но закрыл за ним железную дверь, новичка тотчас взяли в оборот двое дюжих паков [4] Пакистанцев. . Раджа и Исхан были дакойтами,то есть профессиональными бандитами и творили по свое­му разумению суд и расправу. Русский ничем не успел им до­садить, но европейцы так редко оказывались в зиндане, что грех было не воспользоваться подобной возможностью и не унизить представителя «расы господ».

Ксан получил свою порцию тумаков, затем его швырну­ли в яму, находившуюся в углу камеры и использовавшую­ся в качестве нужника. Сейчас она была до краев заполне­на зловонной жидкостью. В одном месте, рядом с узким за­решеченным окном, где земляной пол шел резко под уклон,глубина достигала почти двух метров, и русского оттеснили именно туда. Любая попытка выбраться из этой клоаки ре­шительно пресекалась: Раджа и Исхан били Ксана по голо­ве ногами как по футбольному мячу. Из носа и рассеченной брови шла кровь.

Дакойты не торопились, растягивая понравившуюся им забаву. Временами они отвлекались и начинали вспоминать,как разбойничали, ради выкупа похищая скот, а также мир­ных обывателей. Особенно красочно живописал свои дея­ния Раджа, который около года назад с десятком подельни­ков захватил пассажирский автобус. В ожидании денег, кото­рые должны были доставить друзья и родственники залож­ников, дакойты подвергли несчастных пыткам, оказавших­ся в автобусе трех женщин изнасиловали. Исхан держался не так кичливо и признавал, что при всей своей удали и бес­страшии, он всё же боится в жизни двух вещей: всемогуще­го Аллаха и армии.

Так прошло около трех часов. Помимо дакойтов, в каме­ре находился еще один заключенный — пуштун по имени Гульман. Постарше (не меньше сорока, лысоватый, слегка обрюзгший) и поспокойнее. Хотя Раджа и Исхан предлага­ли ему поучаствовать в зверском развлечении, Гульман лишь изредка тыкал в русского грязной пяткой и делал это с явной неохотой. Порой в его угрюмом взгляде Ксан улавливал не­что вроде сочувствия.

Надзиратель время от времени заглядывал в камеру че­рез глазок, но не препятствовал экзекуции. Мучители Ксана вслух рассуждали о том, как следует поступить с их беспо­мощной жертвой. Собственно, вариантов было два — ждать,пока «русская собака» не сдохнет, захлебнувшись дерьмом,или ускорить процесс, свернув ему шею.

В том, что Ксан угодил в зиндан, не было ничего удиви­тельного. В то время он трудился в качестве регионального представителя неправительственной организации «Хелп мессенджер», занимаясь поиском пропавших без вести и помо­щью в чрезвычайных обстоятельствах. Эту НПО финансиро­вали щедрые скандинавы, а использовали в своих — не всегда гуманитарных — целях несколько разведок, в том числе, рос­сийская. Впрочем, случай, о котором пойдет речь, никак не был связан со спецслужбами. Али Азгхар Шах говорил, что Ксан сам во всем виноват, что нечего идти на поводу у жен­щин. Возможно, он был прав.

Ксан занялся Мариной Стожковой по просьбе российско­го посольства, которое, в свою очередь, получило инструк­ции «с самого верху». Ситуация на первый взгляд казалась заурядной. Пожилая мама в Тамбове имела восемнадцати­летнюю дочь, которая влюбилась в пакистанского студента Манзура, учившегося в Тимирязевке. Невзирая на сопротив­ление родительницы, дочка вышла замуж по большой любви и укатила в Музафаргхар (городишко вблизи Фейсалабада),где реальность обманула ее ожидания. Юный муж честно пы­тался применять на практике знания агронома, но зарабаты­вал не более тридцати-сорока долларов в месяц. В семейной жизни он переменился радикальным образом, перестав по­зволять молодой жене то, что в Москве считалось абсолют­но приемлемым: общение с подругами и друзьями, самосто­ятельное посещение кафе и ресторанов. По сути, супруга со­держалась взаперти, если не считать вылазок в магазины. Ее интересы были ограничены кухней и уходом за двумя деть­ми. Третий уже «нарисовался» в проекте, что сулило Марине полное отсутствие личной жизни еще годиков этак на пять.

В общем, она обратилась к мамаше за помощью — сама, то денег даже на автобус наскрести не могла. Та разменяла квар­тиру, купила дочери отдельные апартаменты в Тамбове и от­ложила необходимую сумму на авиабилет. Оставалось решить самую ответственную задачу — вырвать Марину из лап «пси­хованного мусульманина», которого родительница стойко не­навидела с первых минут их знакомства. В ненависти она не знала границ и, желая досадить пакистанцу, кормила дочь в его присутствии исключительно свининой. Возможно, если бы госпожа Стожкова отличалась большей терпимостью, мо­лодые супруги остались бы в России, и Ксану не пришлось бы вызволять Марину из тенет исламского мира.

Родительница проявила необычайную настойчивость и энергичность, рассылая письма во все инстанции, и волею прихотливого случая одно из них оказалось на столе у главы президентской администрации. Чего на свете не бывает — к безвестной обывательнице, не имевшей ни денег, ни связей,проявили внимание в высшем эшелоне власти. В посольство ушла телеграмма, и там решили прибегнуть к услугам «Хелпмессенджер».

Ксан связался с окружными и уездными властями, нанял адвоката. Формальные препятствия для отъезда Марины от­сутствовали, однако проблем оставалось предостаточно. По­мимо дремучего пакистанского бюрократизма, на стороне мужа выступил могущественный феодальный клан Заведовав,к которому он имел честь принадлежать. Вдобавок сама Ма­рина проявляла чисто женскую непоследовательность. Стре­мясь в Москву, одновременно томилась любовью к Манзуру и периодически обнаруживала в себе силы терпеть ради это­го нищету и мужской шовинизм.

Встречи Ксана с супругами происходили в присутствии полицейских чинов, а также разнообразных родственников Манзура, среди которых имелись лица влиятельные. Разби­рательства сопровождались истериками и угрозами, кото­рые адресовались Ксану, ведь в глазах Джаведов он высту­пал главным обидчиком.

В очередной раз возненавидев мужа, его сородичей, а так­же их исламскую родину, Марина сумела выскользнуть из домашнего плена и добралась до полицейского управления.Оттуда позвонила Ксану, нервно потребовав «забрать ее от­сюда навсегда».

Спустя два с половиной часа (столько времени занял путь от Исламабада), Ксан обнаружил Марину в кабинете окружного комиссара, но не одну, а вместе с Манзуром и пароч­кой Джаведов: хозяином бензоколонки Навазом и менедже­ром «Аскари-банка» Таусифом. Хозяин кабинета благоразу­мно удалился, дабы не мешать мужскому разговору. Марина,заварившая всю эту кашу, сидела на стуле, хлопала глазами,определенно позабыв о своей недавней просьбе, и влюбленно смотрела на Манзура. Когда возмущенный Ксан спросил, что она, в конце концов, выбирает — маму в Тамбове или нищего мужа в Музафаргхаре, Марина потупила взор и промолчала.