Сергей Зверев - Матросы «гасят» дикарей

Мэрлок скептически хмыкал, его подчиненный как-то стыдливо помалкивал. «Ничего, – думал Глеб. – Мы не полезем в освещенные зоны, пойдем огородами…»

Кураж, безумие, ветер в голове! Они ползли по высокой траве, приближаясь к голосящей и гремящей деревне. Внимание, доведенное до абсолюта, приносило свои плоды. Уже подмечалось, что в деревне приняты меры предосторожности, ведь пропали трое воинов, и по периметру были выставлены посты. Двое дикарей, вооруженных длинными копьями, в полном облачении мерцали на краю деревни – именно к ним они и ползли! На эту парочку никто не обращал внимания, все помыслы жителей деревни были обращены в другую сторону, там били барабаны и метались языки пламени. Им тоже было интересно – часовые стояли к спецназовцам спиной и как-то карикатурно приплясывали. Эти двое не были раздетыми, в отличие от большинства соплеменников.

Их тела обвивало что-то вроде корсетов из тонких растительных стеблей. На плечах, спускаясь по нижние ребра, – «пончо» из многочисленных ракушечных ожерелий. Юбки до пят – сущая находка для тех, кто хочет замаскироваться! Они ползли, сгорая от напряжения, стараясь как можно тише дышать, дикари не оборачивались, они душой и телом были со своими соплеменниками. Вот они уже рядом, рукой подать… И в этот момент один из часовых внезапно обернулся, забренчав «доспехами»! Почувствовал чужой дух! Диск взошедшей луны отразился в недобрых глазах. Хорошо хоть под ноги не смотрел. Глеб подался вперед, схватил папуаса за ногу и хорошенько дернул!

Тот повалился, как полено. Затем Дымов рухнул на него сверху, схватил за горло, оказавшееся не толще стакана, сжал так, что самому страшно стало. Дикарь скончался, не сделав своего последнего вздоха.

– За что ты его так? – кряхтел Антонович, посылая своего «партнера по спаррингу» в глубокий нокаут.

– Из враждебных побуждений, – ворчал Глеб, пытаясь в полумраке разобраться, как будет стаскивать с мертвеца его причудливые одеяния и доспехи. – Давай, Шура, время не ждет, облачаемся, как можем.

– Вторым слоем? – не понял Антонович.

– Да как хочешь! Но чтобы со стороны ты был как непуганый папуас, иначе уволю к чертовой матери из Военно-морского флота! Пилите, Шура, пилите, не бойся, в самую гущу не полезем, пройдем по краю дурдома…

Они отчаянно путались в ожерельях, в растительных «корсетах», соломенные юбки еле сходились на бедрах. В целом нормально, маскарадные костюмы держались, грязь пока не отваливалась, щиты из спрессованных птичьих перьев прикрывали «незащищенные» части туловища, копья в руках придавали уверенности…

– Ну, клиника, ну, в натуре клиника… – севшим от волнения голосом бубнил Антонович, уже решивший, что не будет проявлять инициативы, а лишь копировать поведение «мудрого и опытного» командира. Они не выходили из мрака – немного приблизились к освещенной поляне, стояли, приплясывая, пожирая глазами действо.

А в деревне нарастал накал страстей, становилось шумно, весело. Люди спрыгивали с деревьев, примыкали к толпе, ковыляли дряхлые старики с впалыми грудными клетками, с какими-то тряпками на головах – кривоногие и хромые, как Мойдодыры.

Сбегались женщины – страшные, как жизнь в застенках, с обвислыми грудями, в длинных юбках, с пугающими «сеновалами» на головах. На плечах, как в вазонах, – букеты из листьев папоротника. Под ногами у них крутились дети, юркие, как тараканы, – обугленные чертенята с вздувшимися животами и глазами в пол-лица. Население деревни оказалось многочисленным, толпа росла на глазах. Кто-то приплясывал, кто-то садился на корточки, причем у папуасов это выходило так, как никогда не вышло бы у белого человека, они опирались на землю всей ступней, а не только костяшками пальцев. А в центре действия группа страшноватых танцоров исполняла танец Смерти – загадочный, хаотичный, но в целом стильный. На черных обнаженных телах были нарисованы белой краской скелеты, возникало впечатление, что кривляются не люди, а сгнившие трупы, при этом неподвижными оставались маски, наложенные на лица, – мрачноватые оскалы черепов от уха до уха. Танцоры потрясали копьями, совершали групповые перемещения с имитацией атак и защит. Приплясывал «оркестр» – болезненно худой папуас колотил в примитивные барабаны и что-то при этом гортанно подвывал. Двое в юбках дули в полые бамбуковые стволы, извлекая дребезжащие звуки, третий – в трубу из замысловатого корня. Еще один «трубач» манипулировал со скорлупой кокоса – в одно отверстие дул, другое затыкал рукой.

«Перкуссию» усиливал горбун с тройным обвисшим подбородком – тряс руками, с которых свисали на шнурках пустые скорлупки орехов, да так энергично, что, похоже, входил в транс…

В этом было что-то гипнотическое, оно затягивало, разноголосый, но монотонный хор начинал усыплять. Спецназовцы не выходили из темноты, огибали деревню, стараясь не приближаться к толпе. А в центре круга сменились исполнители, откуда ни возьмись объявились люди в обрывках плетеных рыболовных сетей, пошли хороводом.

А потом под подбадривающие крики дружно припали к огню, дружно отпрянули, снова припали… А из гомонящей, хлопающей в ладоши толпы стали по одному выскакивать обитатели деревни, трясли ожерельями из костей, раковин, перьев, зубов крокодила, потрясали копьями, топорами. Забилась в экстазе пожилая женщина со сплющенными «мешками», когда-то бывшими молочными железами, а вместе с ней затряслось украшение на груди – очаровательное ожерелье из прокопченных мышиных черепов…

Две приплясывающие фигуры, наполовину прикрытые щитами, медленно смещались по длине окружности. Сердце бешено колотилось. Что-то плеснули в костер – огонь взметнулся до небес. Толпа заголосила, люди стали прыгать, подались к огню – там что-то происходило, хотелось верить, что не самое страшное. Теперь на «танцплощадке» корчились мускулистые воины с топорами и палицами. Двое «охранников» уже находились у дикарей за спиной, уже рисковали смешаться с толпой, если она вдруг отпрянет.

Приплясывая, они подались в сторону леса позади костра. В «общественном доме» и в хижинах на окраине деревни вряд ли держали пленных – там не было охраны. Они уже входили под сень деревьев, на которых громоздились жилища, здесь тоже отсутствовали признаки «режимности». Из-за дерева выбежали две широкобедрые дамы – одна практически лысая, у другой из «атомного взрыва» на голове торчали две неуместные косички. Они пробежали мимо, хихикнув. Глеб промолчал, а Антонович вдруг подпрыгнул, издал мычащий звук и ударил себя кулаком в грудь. Хорошо, что эту безвкусицу никто не видел.

– Ты чего? – испугался Глеб.

– Прости, командир, – опомнился Антонович. – Так ведь девчонки же…