Гарольд Койл - Крещение огнем

Как только Скотт вступил в эту должность, к нему явились два шустрых пробивных майора по делу о "большой лошадиной распре". Явно желая свалить решение этой каверзной проблемы на нового человека, они загнали Диксона в угол и попытались убедить его в том, что артиллерия должна находиться справа. Подполковник, озадаченный их серьезностью в столь простом, на его взгляд, деле, с ходу принял решение. Не дав им исчер­пать все доводы, он поднял правую руку, попросив тишины, и объявил: поскольку он — офицер-танкист, и 16-я дивизия была и остается бронетанковой, справа будут находиться лошади, и точка. Так, в первый же день, он единолично прекратил "боль­шую лошадиную распрю" и получил репутацию офицера, кото­рый не терпит и не допускает пустой болтовни ни в каком виде.

Теперь, год спустя, Скотт ощущал удовлетворение каждый раз, когда видел, как мимо него церемониальным маршем про­ходят конный взвод и артиллерийские расчеты. И хотя он при­нял решение без всяких серьезных раздумий, оно оказалось вер­ным, и это сразу бросалось в глаза. Кавалеристы, под началом своего взводного и знаменосца, двигались во главе, как и при­стало коннице. За ними следовали пушки, тяжелая артиллерия, предназначенная для того, чтобы убивать. Замыкал шествие фур­гон с боеприпасами, запряженный четверкой мулов, и собака, которая, считается, цриносит счастье.

Миновав трибуну, батальон или бригада, участвовавшие в параде, и дивизионный оркестр смещались в сторону, конный взвод разворачивался и возвращался, чтобы выстроиться в стрел­ковую цепь, с пистолетами наготове. Пушки артиллерийских расчетов поспешно подвозились сзади, орудия снимали с перед­ка и готовили к бою. Каждая пушка, по команде командира расчета, давала два залпа. После того как стихал грохот второго залпа, командир конного взвода поднимал саблю, давая сигнал горнисту трубить атаку. Пришпорив коня, взводный кричал: "В атаку!", — так чтобы слышали все, и во весь опор вел свой вытянувшийся в одну линию взвод через плац под звуки дивизи­онного оркестра. Артиллеристы, подняв орудия на передок, га­лопом следовали за конным взводом. Проезжая мимо аплодиру­ющей толпы, они приветственно махали шляпами. И в заключе­ние в арьергарде проезжал фургон со скоростью, которую толь­ко можно было выжать из четверки мулов.

Сколько раз Скотт ни наблюдал это зрелище, оно неизменно наполняло его сердце радостью. Как и большинство офицеров, он был консерватором, и усматривал в соблюдении традиций, порядков и правил, определяющих военную службу, залог на­дежности и успеха. Конный взвод и артиллерийские расчеты олицетворяли для него связь с прошлым, — с той более простой эпохой, когда каждый понимал, что значит быть солдатом. "Ка­кой замечательной была бы армейская жизнь, — размышлял Диксон, — будь у нас одна забота: отлично держаться в седле, точно стрелять и уметь вести за собой людей".

Откинувшись на спинку стула и водрузив ноги на подокон­ник, Диксон прихлебывал кофе и смотрел, как батальон Второй бригады готовится к репетиции парада, когда в кабинет вошел сержант. Голосом, способным разбудить мертвого, и с жизнера­достностью, которую Скотт с трудом переносил в такую рань, он известил о своем присутствии:

— Отличный нынче денек в армии, не правда ли, сэр?

Не меняя позы и не оборачиваясь к вошедшему, подполков­ник ответил с едва уловимой иронией:

— В нашей армии, сержант Айкен, каждый день — отлич­ный.

— Так точно, сэр. Помните, что наша "милашка" 16-я нахо­дится на переднем крае социального и культурного прогресса.

Айкен не видел лица подполковника, но, тем не менее, знал, что тот поморщился. Диксон всегда морщился, когда кто-то на­зывал 16-ю бронетанковую дивизию "милашкой 16-й": это про­звище закрепилось за ней с тех самых пор, как дивизия была избрана местом проведения кампании по аттестации строевых офицеров-женщин (АСОЖ).

— Верно, сержант. А я-то, дурак, совсем забыл.

Но забыть об этом Диксон никак не мог. Проще было забыть дышать, чем, служа в рядах 16-й бронетанковой дивизии, забыть о том, что ей предстоит стать экспериментальной частью по вне­дрению женщин в строевые армейские подразделения. И у каж­дого в дивизии — будь то офицер или рядовой — имелось на сей счет свое мнение. Даже у офицерских жен было собственное мнение. Целых три месяца дивизия, и особенно три батальона, которые должны были принять первых женщин-офицеров, гото­вились к этой кампании. И давалось это всем нелегко.

Большинство офицеров из рядового состава в намеченных для этой цели частях были готовы смириться с неизбежным. Однако кое-кто вслух высказывал свое несогласие, а некоторые даже угрожали уйти в отставку; в их числе был и командир одного из батальонов, выбранных для участия в аттестационной програм­ме. Все это, однако, разом закончилось, когда о ситуации стало известно генерал-майору Элвину М. Малину, командиру 16-й бронетанковой. Прозванный за свой малый рост "Длинный Эл", Малин был человеком, который не терпел обсуждений получен­ного приказа и, вдобавок, не признавал полумер, когда требова­лись решительные действия. Услышав об угрозах командира ба­тальона, Длинный Эл тут же лично явился к нему в кабинет. Усевшись напротив удивленного подполковника, он самым что ни на есть дружелюбным тоном сообщил ему, что пришел, что­бы взять у него рапорт об отставке и тут же, на месте, подписать его. Ошеломленный командир батальона попытался пуститься в объяснения, но Длинный Эл оборвал его, велев заткнуться и поддерживать программу или положить рапорт на стол.

Командир 2-го батальона 13-го пехотного полка был вынуж­ден капитулировать. Извинившись за то, что распустил язык, он обещал всеми силами поддержать эту важную кампанию.

Неожиданный удар Длинного Эла, в основном, привел к же­лаемому результату. Нормой поведения стали готовность к со­трудничеству и неукоснительное повиновение. И все же в рядах дивизии оставались скрытые признаки недовольства и разногла­сий. Даже в части самого Диксона высказывались сомнения в том, насколько разумно направлять женщин в строевые подраз­деления. В последнюю пятницу, к удивлению подполковника, к нему явился капитан из его части, которому была поручена ко­ординация всей программы в дивизии, и попросил дать ему дру­гое задание на том основании, что он не может поддерживать эту программу. Уважая капитана за честность, Диксон, тем не менее, не мог допустить, чтобы офицер, отказывающийся под­держать программу равных возможностей, остался безнаказан­ным: он знал, что военнослужащим нельзя позволить выбирать себе задание по желанию.

По мнению Скотта Диксона, выпускника Военного института в Виргинии, имевшего за плечами двадцать один год службы и две войны, такое поведение для офицера было просто недопус­тимо. Всего за несколько часов капитана уволили из армии, а Диксон подготовил неблагожелательный отзыв, который в мирное время мог закрыть для него все пути к военной карьере. Вина капи­тана усугублялась тем, что он дождался самого последнего момен­та, чтобы объявить о своем решении, и то, что он сделал это именно в пятницу, окончательно загубив и без того обреченный уик-энд, дало возможность Диксону чуть ли не с радостью нало­жить на рапорт капитана уничтожающую резолюцию. Еще два месяца назад Скотт запланировал устроить долгий уик-энд, при­совокупив к выходным праздники по случаю Дня Независимо­сти, и вместе со своими двумя сыновьями и Джен Филдс, кото­рая была его любовницей в течение последних трех лет, от­правиться на остров Саут Падре.