Платон Обухов - Спарринг со смертью

Быков мог бы добавить Сергею и левой. Но он не стал этого делать. Одного удара было вполне достаточно. Он послал Петрова в нокдаун.

Тяжеловес постоял немного, унимая мелькание «звездочек» в глазах, тем временем ученики аплодировали своему тренеру.

— Хватит? — поинтересовался Виктор.

Отрицая поражение, атлет помахал рукой. По понятным причинам мотать головой у него не было никакого желания, лучше уж ручкой взмахнуть.

К чести Петрова, надо сказать, он восстановился за положенные десять секунд.

Оценив состояние подопечного, Быков решил, что для его соперника не все потеряно. Но только с менее опытным противником.

Он должен был не только победить, но и научить Серегу думать. Если он после нокдауна кинется вперед, не дав себе несколько секунд на восстановление, то с мозгами, можно считать, совсем плохо. Если постарается сменить нахрап на более продуманную тактику — будет толк.

Петров оказался умным мальчиком и не бросился отыгрываться. Это тренеру понравилось. Но последовавшая за этим атака оказалась затяжной и очень мощной.

Петров теперь не забывал о защите и не раскрывался. Он, словно заводная игрушка, отрабатывал на тренере серию за серией. Быков уже пожалел, что успел серьезно нагрузиться до боя. Его соперник тем временем наращивал темп и не думал останавливаться.

«Только бы продержаться до конца раунда, только бы…»

Словно тяжеленный молот опустился на правое полушарие. В глазах стало темно. Виктор не чувствовал, как падает вниз…

— С воскрешением, Виктор Михайлович.

Мелехов стоял над Быковым с полотенцем в руках.

— Долго меня не было? — поинтересовался боксер.

— Минут пять. Тебе не кажется, что пора заканчивать подставлять свою голову под удары здоровенных парней?

— Старость — не радость.

Быков попробовал подняться, но помощник остановил его.

— Лежи пока. Тебе сегодня торопиться уже некуда.

Мать мыла посуду, отец смотрел телевизор.

— Нина, сходи-ка в хлев, посмотри, что там с коровами. Чего-то они размычались.

Нина прислушалась. Похоже, отцу просто хотелось, чтобы кто-то продолжал заниматься делом даже после того, как он сам уселся перед телеэкраном. Чтобы мать мыла посуду, Георгий, самый старший из братьев, вытачивал новые балясины на токарном станке, Сосо выпиливал детали для ремонта водопровода… И ее он тоже решил чем-то загрузить. Отец полагал, что его хозяйство будет крепким лишь до тех пор, пока никто из родственников и членов его семьи не будет лодырничать. Он старался каждому найти работу и проследить, чтобы она выполнялась тщательно.

Нина поплелась в коровник. Ей не хотелось возиться с большими грузными коровами, которые постоянно хотели то есть, то пить. Она не понимала свою мать, которая так радовалась, когда поголовье увеличилось на восемь новых животных, — отец дешево купил их в соседнем селении, где в результате осетино-грузинского конфликта коров осталось больше, чем людей.

Хлев встретил ее теплом.

— Здравствуйте, коровы! — серьезно произнесла Нина. Она частенько разговаривала с этими глупыми животными, и, казалось, они начинали слушать ее, когда она говорила им, какие они толстые и бестолковые.

— Ну что вы раскричались?! — Нина с упреком посмотрела на коров. — У вас же все есть — и еда, и питье… спите лучше, набирайтесь сил!

Коровы ответили ей сонным мычанием.

— Ну вот… я так и знала… — Нина топнула ногой по пропахшему навозом полу. — Вы слишком много едите, и оттого вам не спится!

Неожиданно она услышала звон разбиваемого стекла и несколько вскриков. Потом рядом разорвалась граната. Этот звук нельзя было перепутать ни с каким другим.

«Неужели осетины?!» — похолодела Нина.

Она приоткрыла дверь и увидела темные фигуры, метнувшиеся к дому. Нина хотела крикнуть, хотела предупредить о надвигающейся опасности — может, отец успеет схватить ружье и защитить себя и домочадцев… но крик застрял у нее в горле.

Через минуту дверь коровника скрипнула.

— Ест здэс кто? Выходытэ, нэ бойтэс… опасность миновала… выходытэ, всэ бандыты разогнаны, вашей жизни ничто нэ угрожаэт. — Незнакомец говорил по-русски с заметным акцентом, но с каким — Нина не могла разобрать. — Выходытэ, нэ бойтэс!

Нина подняла голову, но в это время раздались автоматные очереди. Несколько коров стали оседать на пол. Смерть носилась в воздухе в каких-то сантиметрах от Нины. Она, затаив дыхание, переползла к яме, где парился навоз, и медленно погрузилась в нее. Навозная жидкость накрыла ее с головой, она оставила лишь губы на поверхности, чтобы дышать. «Что же они сделали с папой… с мамой… и с братиками?!» — пронеслось в ее голове.

Похоже, дома ее ждали мертвецы…

«Нет, нет, нет…» — беззвучно шептала Нина, думая о родных. Но ее мозг монотонно и зловеще повторял: «Да, да, да».

Кто был тот человек, который обещал не стрелять, а сам устроил бойню? Провокатор, который хотел стравить осетин с грузинами? У Нины не было ответов на эти вопросы.

Навоз начал жечь кожу.

«Сколько прошло времени? — терялась в догадках Нина. — Десять минут, пятнадцать?»

Ей казалось, что прошла вечность… Ей было трудно дышать, но она боялась вылезти из жгучей, зловонной, теплой, липкой ямы.

Наконец терпеть жжение она уже не могла. Зацепившись за доску деревянного загона, выбралась из ямы и осторожно двинулась к выходу.

Свежий воздух, мысли о родных, страх за собственную жизнь, жижа, текущая по ногам…

Все селение, казалось, вымерло.

Дрожа, Нина приблизилась к большому бетонному резервуару, в котором хранилась дождевая вода, перелезла через невысокий бортик. Навоз, пропитавший ее одежду, мало-помалу удалось смыть. Вылезла на траву и заревела.

Надо было войти в дом и посмотреть. Слезы лились из ее глаз. Она дрожала при мысли, что она там увидит.

— Папа…

Отец лежал в кресле перед телевизором, на лбу она увидела небольшую черную дырочку с засохшей струйкой крови.

Мать лежала на Вано. Она погибла, пытаясь закрыть его своим телом. Но мальчик тоже был мертв.

Нина обежала весь дом. Она тормошила тела родных, пытаясь пробудить их к жизни… Бесполезно. Все были мертвы.

Девочка завыла в голос. Спотыкаясь о тела близких, она выбежала на улицу.

Слепо глядя перед собой, она побрела к соседям. К Табидзе. Она надеялась… Впрочем, она и сама не знала, на что надеялась. Она шла к Табидзе только потому, что ей некуда было идти.

В доме Табидзе гулял ветер. В гостиной стоял телевизор с померкшим простреленным экраном. На лестнице лежал старый Давид. Нина бросилась в спальню. Жена Давида, тоже Нина, спала вечным сном на кровати.

По другим домам она уже не пошла. Ни в одном из домов не горел свет. Никто не плакал и не звал на помощь.