Анатолий Гончар - Атомный спецназ

Тяжелое, ребристое тело «эфки» шмякнулось о землю и, перекатившись, застыло возле лица вжавшегося в землю прапорщика. Он протянул руку и…

– Черт! – Дмитрий взвился в воздух и через секунду оказался лежащим за толстым деревом, в трех метрах от упавшей гранаты. Рядом, сопя, возился вытаскивавший из разгрузки гранату Васька.

– Прижмись! – приказ запоздал. Брошенная «чехами» «эфка» вспучилась черным дымом, всколыхнула почву, разлетелась срубающими листву осколками.

– У, ты, своло́та! – Василий покосился на след от осколка, оставленный на вороненой поверхности «Печенега», и, наконец, выудив из кармашка требуемую гранату, сунул ее под бок застывшего в ожидании прапорщика. После чего, ухватив оружие за сошки, Васька, расталкивая и подминая под себя молодую лесную поросль, пополз вперед. Движение не укрылось от противника, и над головой дружно засвистели пули.

– Прикрой! – почти тотчас донесся до него приказ Маркитанова, который, подхватив эргэдэшку, выдернул чеку, вскочил и изо всех сил швырнул ее в направлении противника. Выстрелил, метнулся в сторону, поддерживаемый пулеметным огнем, рванул вперед, споткнулся о переплетение ежевики, сгруппировавшись, упал на плечо, перекувыркнулся, вновь вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с вынырнувшим из окопа противником. Выстрелили оба. Одновременно. Промахнулись, разошлись в стороны. Не целясь, Дмитрий послал в «чеха» новую очередь, тот споткнулся, заваливаясь на бок, вскинул оружие. Время замерло. Черный глазок дула уперся в грудь застывшего в движении прапорщика, палец бандита потянул спусковой крючок, выбрал холостой ход и… сил, чтобы удержать оружие, не хватило. Ствол клюнул, косая очередь, выбив землю под ногами Дмитрия, ушла в сторону. Бандит скорчился, а его замолчавший «калашников» вырвался из слабеющих пальцев и ткнулся в корневище дерева. Боевик же, в попытках удержать равновесие, переступил с ноги на ногу, устоять не вышло, колени подломились, и он повалился на влажную от прошедших дождей землю. В расширившиеся ноздри ударило сырой плесенью гниющих остатков дерева, из приоткрывшегося рта хлынула кровь, и меркнувшее сознание безвозвратно погрузилось в непроницаемую тьму вечности.

– Васек, дави! – Дмитрий шлепнулся на колено. Оказавшееся рядом тоненькое деревце, подрезанное тяжелой пулеметной пулей, накренилось и с жалобным треском повалилось на невольно пригнувшегося прапорщика. Брызнувшая со стороны противника очередь промчалась над головой. Дмитрий упал, ужом скользнул между деревьев, выбрался на взгорок, осторожно приподнял голову – в тридцати метрах остервенело плевался огнем ствол вражеского пулемета. Стараясь не шелохнуть ветки росшей на взгорке ежевики, Дмитрий подтянул ствол, прижался щекой к прикладу, пытаясь уровнять дыхание, прицелился. Возможно, его все же заметили, но с опозданием, Дмитрий потянул спусковой крючок, разряжая оружие в поздно засуетившегося противника. Пули взрыли почву, опрокинули стоявший на коробе пулемет, снесли напрочь верхнюю часть вытянутого черепа. В тот же миг клуб черного дыма от точного попадания РШГ накрыл позицию находившихся по соседству от только что убитого пулеметчика поддерживавших его автоматчиков. Слева от Маркитанова замелькали силуэты занимающих базу разведчиков, среди них выделялась долговязая фигура командира группы, капитана Кирилла Валерьевича Синицына. Оголтелая пальба прекратилась, только изредка доносились короткие очереди и одиночные выстрелы, добивали шевелившихся или притворяющихся тяжело раненными противников. Дмитрий поднялся и, настороженно озираясь по сторонам, двинулся навстречу группнику.

– Ты ранен? – уставившись на своего заместителя, удивленно воскликнул Синицын.

– Я? – не сразу поняв вопрос, Дмитрий недоуменно вытаращился на своего командира и только потом, вспомнив о щиплющей болью щеке, досадливо отмахнулся. – Ерунда, царапина.

– Ерунда, блин, – капитан поморщился, – вся морда в крови! – Шустов! – окликнул он внештатного санитара группы. – Обработай! – И заметив на лице заместителя мину презрения: – Никаких «но», загноится, блин! – после чего сплюнул и, оставив Маркитанова на попечении санитара, отправился на осмотр уничтоженной базы.

Бойцы дербанили схроны, сволакивали в кучу оружие и убитых боевиков. Выстрелов больше не доносилось. Оглядевшись и убедившись, что охранение находится на своих местах, капитан сел на выступающий из земли корень и, вытащив из кармана смятую пачку сигарет, закурил. Дымок устремился вверх. Сделав первую затяжку, Кирилл откинулся спиной на ствол дерева и закрыл глаза. В этот момент видевший его сторонний наблюдатель мог бы сказать, что его лицо несло печать полного умиротворения, и лишь еще более внимательный углядел бы в сетке ранних морщинок глубоко спрятанную, бесконечную усталость. Ветер разносил по лесу запах сгоревшего пороха, а капитан продолжал курить, ничем не выдавая кипевшего в душе напряжения, и лишь кончики его пальцев, державших быстро уменьшавшийся окурок, мелко подрагивали…

– Ворон – Центру, Ворон – Центру, – долдонил присевший возле командира радист, долдонил и не получал отклика.

– Поднимись повыше, – наконец, не выдержав его бормотания, рявкнул Синицын. – Низина, блин! – И повернувшись лицом к замершему под деревом пулеметчику: – Кадочников, возьми Кутельникова, и с радистом наверх. В темпе! Там, поди, все оборались об отсутствии связи.

– Кутля, давай со мной! – Василий поднял тяжелый пулемет и, кивнув радисту, потянулся в гору. Вытянувшаяся вниз пулеметная лента методично покачивалась в такт его шагам. Вслед за Василием семенил настороженно озирающийся Кутельников, замыкал процессию что-то недовольно ворчавший Игорь Бубликов – старший радист второй группы.

– Одиннадцать штук, – сообщил об обнаруженных трупах противников плюхнувшийся рядом с командиром группы Маркитанов.

– Что по нашим? – осведомился Синицын, пропустив мимо ушей сказанное заместителем.

– Раненых нет, Зверева слегка контузило. Сейчас малость колбасит, но «на ходу», в остальном все в норме, – отчитался прапорщик.

– Себя в раненые почему не посчитал? – группник еще тешил себя туманной надеждой, что, узнав о двух «трехсотых», группе предложат срочную эвакуацию. Хотелось в баню.

– На кой? – удивленно пожал плечами прапорщик. – Царапина.

– Царапина – она, конечно, царапина, – согласился Синицын, разглядывая длинную кровавую полосу на щеке своего зама, – но доложить о ранении – хуже не будет. И компенсация, и, глядишь, наградной…

– А ну ее! – отмахнулся Дмитрий и, словно не желая продолжать разговор, отвел взгляд в сторону.

– Короче, Вениаминыч, смотри сам, – не стал настаивать капитан. – Я тебе предложил. А ты решай. И не тяни. Сейчас радисты до Центра достучатся, я информацию передавать буду. Потом поезд уйдет, как бы не пожалеть.