Светлана Алешина - В пекло по собственной воле

Менделеев слушал его молча и только изредка скептически фыркал.

— Постойте, Анохин, — прервала я. — А зачем потребовалось сажать самолет на воду? Это была вынужденная посадка? Или Панов в одиночку, самостоятельно принял решение посадить на воду исправный самолет и, таким образом, затопить его?

Анохин после моего вопроса занервничал, а Менделеев посмотрел на меня с удивлением и интересом, хотя не могу утверждать, что интерес его был доброжелательным.

— Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы! — заявил Анохин, ерзая в своем углу. — Самолет потерял управление в результате взрыва, устроенного им!

Он ткнул пальцем в Менделеева.

— Курам на смех, Анохин! — отозвался Менделеев. — На какой хрен мне это нужно было?

— Он знает, на какой хрен! — завизжал Анохин. — Он хотел угнать самолет в Турцию! Он угрожал взорвать нас всех! Он террорист! Он преступник! Это он взорвал самолет и утопил пассажиров. Это он убил Панова!

Выкрикнув это, Анохин осекся и посмотрел на меня с удивлением. — Что вы ко мне привязались со своими вопросами? — закричал он. — Кто вы вообще такая? Я вообще не буду больше ничего говорить! Вы не заставите меня говорить то, что я не хочу говорить! Не имеете права!

Менделеев слушал его с мрачной улыбкой, не обещающей всем остальным ничего хорошего. Но когда он начал говорить, я с удовлетворением убедилась, что мне удалось все-таки навязать ему тот стиль общения, к которому я с самого начала стремилась.

— Я не буду даже пытаться опровергнуть тот бред, который он сейчас нес, — сказал он мне, признавая тем самым мое ничем не подтвержденное право задавать вопросы и требовать ответа на них. — Если я тот, за кого себя выдаю, а вы — я все-таки в этом уверен — мало в этом сомневаетесь, у меня не может быть даже теоретических мотивов, чтобы совершить любое из тех действий, которые он мне приписывает. Я хотел угнать самолет в Турцию! Да за каким, понимаете ли… И почему именно в Турцию, почему не на Занзибар?!

Я, может быть, и была согласна насчет отсутствия у него мотивов, но одна мысль не давала мне покоя, мешая согласиться с его логикой.

«Все это было бы хорошо, — размышляла я, — если бы была уверена, что вы, генерал-майор Менделеев, не имеете никакого отношения к нашим противникам. Вы один из немногих подозреваемых в таких контактах, а устроить подобный спектакль — большого таланта не нужно. Возможно, и Анохин работает на тех же людей, что и вы, а теперь вы подставляете его, чтоб самому выйти из сложной ситуации… Мотивы? Если вы и в самом деле тот агент, которого я ищу, за пять минут я накопаю вам с десяток мотивов, которые будут мотивировать ваши действия!»

— Мы несколько отвлеклись от вопроса, который я предлагала обсудить, — мне стало скучно, — и вновь скатились на личности. Меня интересует все же — кто тот третий, что участвовал в драке? Выскажите, пожалуйста, свои мнения. Сначала вы, Анохин.

— Это один из пассажиров, случайно оказавшийся рядом, когда он… Анохин вновь возмущенно ткнул пальцем в Менделеева. — …ломился в кабину пилотов.

— И вы его не знаете, так?

— Не знаю! — отрезал Анохин. — Он помог мне справиться с этим бандитом, и это все, что я о нем знаю…

— А вы что скажете? — повернулась я к Менделееву. — Так было дело?

— Мне вообще-то начинает надоедать этот фарс! — проворчал Менделеев в ответ. — Достаточно нам подняться на поверхность, и мы будем говорить совсем по-другому. С вами обоими.

— Ну это еще неизвестно, как мы с вами будем разговаривать, — заявила я. — Даже звание генерал-майора не освобождает вас от ответственности за свои действия. А вы почему-то предпочитаете о них умалчивать! Это рождает всякие подозрения на ваш счет.

— Ну, хорошо! — устало и раздраженно вздохнул Менделеев. — Подозрения, подозрения!

Он вдруг улыбнулся, и я почувствовала, что сейчас он попытается сменить тон. И не ошиблась.

— Для генерала быть интеллигентом — тяжелый, надоедливый и совершенно ненужный груз! — заявил он. — Но избавиться от него уже невозможно — прирос! Поэтому, только ради того, чтобы меня не подозревали такие очаровательные офицеры МЧС, я расскажу, как было дело. А то, чего доброго, у меня среди личного состава спасателей сложится репутация синей бороды!

— И что же вы хотите рассказать? — продолжала я подковыривать его, не успев правильно оценить изменившуюся интонацию в его разговоре и адекватно отреагировать на это.

Он посмотрел на меня укоризненно и сказал:

— Я хочу рассказать, как все было на самом деле. Может, это освежит и его память.

Он кивнул на Анохина.

— Он сейчас наврет! — выкрикнул тот. — Он с три короба наплетет, только уши развесь!

— Заткнитесь, Анохин! — сказала я ему. — Вас мы выслушали.

— Я летел на этом самолете как частное лицо, — сказал Менделеев, поглядывая на меня как-то заговорщицки, — к своим друзьям в Красноводск, поскольку нахожусь сейчас в отпуске…

«Один раз уже соврал, — отметила я про себя. — Но извинить его, конечно, можно, не станет же он посвящать нас с Анохиным в какие-то тайные контакты между родственными министерствами на межгосударственном уровне. Ладно, послушаем дальше…»

— На подлете к Красноводску самолет начал резко снижаться, и я пошел в кабину пилотов, чтобы выяснить, что случилось. Интерес, на мой взгляд, вполне понятный для человека с моим катастрофическим опытом.

Каламбур вышел не совсем удачный, он сам это понял, слегка засмущался и принялся объяснять, чем поставил себя в еще более неловкое положение.

— Я имею в виду — для человека с моим опытом участия в катастрофах… То есть в ликвидации последствий различных катастроф.

Он окончательно запутался в двусмысленных оттенках своей фразы и умолк. Я не мешала ему собираться с мыслями. В конце концов, времени у нас достаточно, декомпрессия еще не закончилась…

— Я хотел узнать у пилотов, почему самолет снижается над морем, — сделал Менделеев еще одну попытку. — Но пройти к ним мне не дал этот вот самый фантазер, который прямо на наших глазах наплел столько небылиц… Он набросился на меня в проходе из салона к кабине пилотов, вцепился в горло сзади и принялся душить, хотя, я думаю, явно переоценил свои силы. Признаюсь, я несколько растерялся… Нападение было слишком неожиданным и каким-то бессмысленным, что ли? Ну, что я сделал? Я развернулся, отчего он оказался прижатым к какой-то переборке, которая затрещала…

— Это кости мои затрещали! — встрял Анохин.

— Я же сказала, заткнитесь! — прикрикнула я.

— Он по-прежнему был у меня за спиной, но уже со стороны салона, — продолжал Менделеев, не обратив внимания на выкрик Анохина. — Чтобы задержать меня, он действительно вцепился в рукав моего пиджака. Я сбросил пиджак и накинул его на голову этого идиота. Но тут откуда-то возник тот самый пассажир. Он был очень худой и еще — выражение его лица меня поразило. На лице у него я увидел неожиданную для меня злобу и уверенность в своих действиях. Я не умею точно передать то, что я видел, но мне показалось, что этот человек никогда ни в чем не сомневается, и еще… Наверное, ни во что не верит… Не знаю, откуда я это взял, но это так!