Михаил Рогожин - Мой нежный убийца

Выпить в баре не удалось, потому что объявили посадку. И это к лучшему — ноги просто подкашиваются. Боже, какой ужас позади! Заманали! Иду за Лимоном без всяких вопросов и расспросов. Все равно куда. Странно, никто на нас не обращает внимания. Девушки на контроле, точно сонные куры, лениво глядят в монитор, мент вообще сидит за аркой, через которую все проходят. Мне безумно хочется спросить Лимона, взял ли он с собой пистолет или бомбу? Но страшно. Наверное, нет. Не идиот же! Проходим по какому-то коридору и сразу попадаем в самолет. Я аж спотыкаюсь от неожиданности. А стюардесса с дешевой улыбкой тут же предлагает помочь мне снять шубу. Во сервис! Главное, чтобы мою норку не сперли! На всякий случай оставляю при себе. Никогда в таких самолетах не летала. Кресла — громадные, широкие подлокотники, играет музыка, воздух — сплошной кондишн!

Не успела повалиться в кресло, подбегает стюард и спрашивает, не хотим ли мы выпить? Еще как хотим! Мгновенно перед нами ставят два бокальчика с коньяком. Беру свой и впервые с того самого паспортного контроля смотрю в глаза Лимону. Он слабо улыбается в ответ. Небось тоже из последних сил. Пьем молча, хотя я готова сказать ему массу всяких слов. Но пусть пока побудут во мне. Не пропадут. Коньяк либо разведен, либо не действует из-за нервной перегрузки. Прошу еще. Оказывается, мы — в бизнес-классе, здесь дают сколько хочешь.

Лимон закуривает — я продолжаю пить. Из многочисленных мучающих меня вопросов задаю лишь один:

— Ты был в Греции?

— Никогда.

— Здорово! Мы ведь даже не знаем ихнего языка!

— Я знаю, — успокаивает Лимон.

— Какой? — не верю ему.

— Язык денег. Понятен во всех странах мира…

Надо же, какой находчивый. С таким не пропадешь. В эту минуту впервые чувствую себя в безопасности. Ласковая волна подхватывает меня, закрываю глаза и полностью отдаюсь ее покачиванию. Устало допиваю коньяк и отключаюсь. Обычно я улетаю на качелях, висящих над прудом, но сейчас так хорошо в море. Мне некуда торопиться…

Как веселы солнечные зайчики, скользящие на гребнях частых невысоких волн. Приближаюсь к берегу и точно знаю, что там, среди серо-фиолетовых валунов, Наташка и Пат. Они, наверное, уже помирились и играют разноцветными камушками, поджидая меня. Теперь им уже не разлучиться.

Я не стану Пата упрекать. Передо мной он и впрямь ни в чем не виноват. А Наташка его и так простила.

Интересно, как он выглядит после всего?

Волна мягко выбросила меня на шелковистый ярко-желтый песок и бесшумно откатилась. Хочу подняться, но ноги и руки увязают в песке. Приходится передвигаться на четвереньках. Огибаю узкую высокую скалу с острыми зубастыми краями. В полоске тени сидит на корточках Наташка и что-то рисует прутиком на песке. Картинка из нашего детства. Умора! Я ползу на карачках, она сидит на корточках. И обе не удивляемся этому. «А где же Пат?» — хочу спросить, но Наташка предупреждает вопрос.

— Он не придет сюда…

— Но ты же простила? — удивляюсь я.

— Не мне дано прощать, — со слезами на глазах признается Наташка. — Когда увидишь его, передай, пусть успокоится. В конце концов, прощение дается немногим, а покой обретают все.

Я подобралась к ней и увидела на песке нарисованный прутиком широкий крест, на нем написаны какие-то слова. Не знаю, зачем принялась их разбирать. Написано было не по-русски, хотя, голову даю на отсечение, Наташка ни одного иностранного языка не знала. Болтать с иностранцами умела, но писать… Поднимаю голову, чтобы спросить, и с досадой вижу, что Наташка исчезла. Искать бесполезно. Жалко. Дура я, дура. Так много важного нужно было узнать, а я отвлеклась на глупости. Упрекая саму себя, снова пялюсь на оставленные на песке слова и сперва не соображаю, что смысл их мне становится понятен. Оказывается, это совсем просто: jedem das Seine — каждому свое, и ничего более. Почему-то становится жутко. Увязая в песке, спешу обратно к морю. Повторяю про себя, как сумасшедшая: jedem das Seine, jedem das Seine…

Хорошо, я согласна — пусть каждому свое, но где же для меня мое? Чем быстрее ползу к морю, тем дальше оно отодвигается. Неужели придется остаться здесь, на песчаном берегу, в полном одиночестве и превратиться в ящерицу? Нет! Где-то неподалеку должен быть Лимон, как же я могла о нем забыть. Полный рот песка мешает кричать, но я все же кричу и.., просыпаюсь.

Лимон сидит рядом в кресле и гладит меня по голове. Боже, какое счастье! Целую его руку и вздрагиваю, на запястье синими буквами выколото: jedem das Seine. Пытаюсь вспомнить, что это значит, и не могу. Спрошу когда-нибудь потом…

Оказывается, я проспала все на свете. Приносили обед, но Лимон не стал меня будить. А через несколько минут наш самолет приземлится в Афинах.

Там двадцать градусов тепла. Что же я буду делать в своей шубе? Лимон в ответ напряженно смеется.

Мы оба приникаем к иллюминатору. Внизу под нами голубое с темно-синими пятнами море, почти такое же, какое мне приснилось. Самолет резко снижается, и уже видны белые игрушечные домики на берегу. Еще немного — и, легко ударившись о взлетную полосу, самолет приземлился. Я взглянула на Лимона. Бледность его лица меня поразила. Наверное, он и сам чувствует это, потому что говорит:

— Странно, что долетели…

— Почему? — не понимаю я.

— Потому что я ей не верю, — еще более странно отвечает он.

Я снова напрягаюсь. Какая-то тайна, возникшая еще во сне, продолжает преследовать меня.

Лимон от волнения тянется за сигаретой, но в проходе возникает стюардесса и сообщает, что полет закончен, будто и так не ясно. Пассажиры со вздохами облегчения вскакивают с мест и возбужденно начинают переодеваться. Лимон, оказывается, забрал из верхнего шкафчика плащ, выбранный мною в магазине Хромого. У богатых свои привычки. Что до меня, то уж со своей норкой ни за что не расстанусь. Жалко, что Наташкину пришлось оставить в Москве. Плевать мне на жару. Элегантно набрасываю шубу на плечи и вслед за Лимоном направляюсь к выходу. Он ступает одной ногой на трап и застывает в нерешительности. Из-за его мощной спины ничего не вижу. Поднимаюсь на цыпочки, гляжу через плечо. Внизу, у трапа, в открытой красной машине сидит худенькая женщина и, приподнимая большие круглые темные очки, приветливо машет рукой. Неужели нам? Толкаю Лимона:

— Это нас встречают?

— Встречают, — глухо отвечает он.

Его плечи приподнимаются, словно он готовится вступить в драку с каким-то невидимым врагом.

И, не оглядываясь на меня, медленно, даже как-то неуверенно, начинает спускаться вниз. Пассажиры, уже успевшие забраться в автобусы, с любопытством наблюдают за нами. Я некоторое время продолжаю стоять. Теперь мне хорошо видны и красная машина, и женщина, сидящая в ней. Стюардесса обнимает меня за талию и спрашивает: