Сергей Зверев - Гавань красных фонарей

— Да всего часа полтора прошло.

— Ага, — согласился Татаринов и снова вернулся к теме: — Старлей, ты уверен в том, что видел?

— Вероятность, что я ошибся, крайне мала.

— Ладно-ладно, завтра посмотрим, — согласился Кэп и велел отправляться на ужин.

Дальше предполагался сбор вещей и упаковывание оборудования, чтобы завтра с утра они уже были передислоцированы на военный аэродром…

Военная база, где была расквартирована группа Татаринова, находилась за городом, недалеко от побережья. Воздух здесь был свежим, а место тихим, и казалось, что не нужна здесь ни высокая ограда, ни колючая проволока, все равно в это не слишком людное место вряд ли кто-то будет лезть, да и зачем?

Татаринов, сидя в кубрике вместе с половиной своей группы — вторая половина была за стенкой, — слушал, как старший мичман Диденко травит байки про более счастливую жизнь, которой он жил десять лет назад.

Русские склонны к тому, чтобы вспоминать прошлое хорошими словами и критиковать настоящее, не пытаясь даже представить, что же там будет дальше. Национальная черта, подмеченная еще классиками, расцвела в устах Диденко новым цветом.

— Вот помню, как несколько лет назад я первый раз оказался в Германии. Так что я вам доложу, дорогие господа-товарищи, — покрякивая, сообщил Диденко, ворочаясь на своей койке, — когда приехал, так я был поражен. Как у них там все чисто, какие они все богатые! А что я могу сказать про сегодняшний день? Приехал — да, такие же чистые и богатые, но только какие-то все извращенные донельзя. Вспомните ту улицу, по которой мы ночью ходили. Так это же немыслимо, как люди могут с ума сходить! Разве это нормально?

— Голландия — не Германия, — ответил Малыш.

— Много ты понимаешь, — не согласился Диденко.

— Да-да-да, — поддержал Татаринов Малыша. — Может, ты и в Германии не все видел?! Чего говорить, все равно люди на нас не похожие.

— Почему не похожие? — спорил старший мичман. — Руки, ноги, голова — все одно и то же.

— А вот то, что в голове, в том отличия, — пробасил со своей кровати Малыш.

— Может, и у нас жизнь лучше стала, поэтому и не обращаем уже такого внимания на все их машины да дома, — предположил Голицын.

— Я не об этом, — обиделся на него Диденко. — Ненормальных сколько, ты посмотри. Они хуже, чем обезьяны.

— Ну да, когда европейцы к нам приезжают, они, наверное, от наших алкашей шарахаются точно так же, как мы от их проявлений абсолютной свободы…

Дискуссия о Европе и России затянулась за полночь. Народ абсолютно на трезвую голову философствовал с применением острых аргументов. Татаринов больше не вмешивался… Когда в беседе наступила пауза и стороны начали искать компромиссы, из-за стены послышалось какое-то рычание. Народ примолк и прислушался.

— Храпит кто-то, — наконец сообщил Малыш.

— Иди глянь, — посоветовал ему Татаринов.

Здоровяк вышел в коридор и прошел в соседний кубрик, где можно было сфотографировать следующую картину: Док храпел с тигриным рычанием, а Бертолет с Марконей сидели на своих кроватях, заткнув уши и с ненавистью глядя на спящего… Храп был какой-то действительно чудовищный. Неудивительно, что они расслышали его через толстую стену между комнатами.

— Чего не спите? — издевательски спросил Малыш, не обращая внимания на размеренные сотрясения воздуха.

— Попробуй, — предложил ему Марконя, указывая на свободную койку.

— Я уже давно хочу его придушить, — пожаловался Бертолет. — А вот товарищ капитан-лейтенант не дает мне такой возможности.

— Ну-ка, еще раз, — сказал Малыш и, словно дирижер, поднял вверх руку с воображаемой палочкой. Наступила некоторая пауза, которая вот-вот должна была разродиться новым «р-р-рр-р-р».

По какому-то невероятному стечению обстоятельств у Дока случилась задержка дыхания во сне и он перестал храпеть. А поскольку все смолкли и сидели без движения, было хорошо слышно через приоткрытое окно, как по улице прямо рядом со зданием кто-то прошел крадучись… Шаги были настолько легкими, что можно было подумать на кошку. Но лап у этого животного было точно две, и двигалось оно не быстро, а крайне размеренно. Похоже, наступая с пятки на всю стопу, чтобы производить как можно меньше шума.

Свет в кубрике не горел, что позволяло видеть то, что происходит на улице. Марконя поднялся со своего места и тихонько подошел к окну, выглянул, отпрянул, затем посмотрел на остальных. Капитан-лейтенант отрицательно покачал головой.

— Не вижу, — одними губами сказал Марконя.

Если в Российской армии напротив каждой входной двери стоит дневальный, то эта казарма вообще никак не охранялась. На втором этаже пусто, на первом только они, их группа… Пост был на въезде, и на двух вышках стояло охранение, но больше никого. Поэтому, когда на улице раздался посторонний шорох, спецназовцы напряглись.

Чтобы свет из коридора не попадал внутрь комнаты, Малыш прикрыл дверь. Снова послышались шаги. Чтобы добраться до собственных стволов, им потребуется, как ни крути, несколько десятков секунд. А неведомые люди, кажется, уже здесь… Хорошо еще, что входная дверь казармы закрыта изнутри.

Марконя так никого и не смог разглядеть, что даже как-то успокаивало. Но череда бесконечных командировок, в которых приходилось побывать капитан-лейтенанту, выработала рефлекс — НЕ РАССЛАБЛЯТЬСЯ!

— Мичман, — обратился он к Малышу, — иди доложи командиру.

Здоровяк вывалился в коридор и нырнул к Татаринову и компании.

— Ну что там? — спросил Татаринов.

— Да ничего, — ответил ему мичман. — На улице, товарищ кавторанга, шаги какие-то были, но потом все стихло.

— Шаги? — переспросил командир и уселся на своей кровати, откинув с себя одеяло.

Те, кто подходил к ним с улицы, не могли слышать их голосов, они не могли видеть каких-либо перемещений внутри казармы, так как для этого пришлось бы вставать на какой-то предмет, чтобы заглянуть внутрь, ведь окна находятся достаточно высоко.

— Тревога, — шепотом проговорил Татаринов. — К оружию! Доку сыграйте там по-тихому подъем.

Чтобы добраться до своих собственных стволов, спецназовцам пришлось, пригибаясь, проследовать на склад, который находился в конце коридора. Слева была турецкая кладовка, справа — их. Понятно, что турецкая опустела, зато в их «оружейке» все было на месте.

Старший лейтенант Голицын своего командира боготворил за расчетливость, предусмотрительность, отсутствие ненужных или необоснованных приказов. Но сейчас, в первом часу ночи, а может, и во втором… кто знает, сколько сейчас времени? Старший лейтенант посмотрел на часы. Ничего себе, без десяти два, вот горазды языком чесать!

Татаринов иногда совершал какие-то действия, которые сам себе объяснить не мог. Какого черта они посреди благополучной Европы, крадучись, идут, почти ползут по полу, на склад за своим оружием, потому что, по словам мичмана Малыша, со слов капитан-лейтенанта Маркони, кто-то прошел мимо их окон? Это же идиотизм — они находятся под вооруженной охраной внутри военной базы НАТО!