Андрей Щупов - Звериный круг

Задыхаясь, он вошел в воду по пояс, поправив на голове кулек, лег на спину.

Течение подхватило его, плавно понесло вниз.

Если бы не эта река, все было бы кончено через десять — пятнадцать минут.

Каких-нибудь два-три километра — и сердце бы его попросту лопнуло. Валентин закрыл глаза. Дыхание постепенно успокаивалось. Расслабленно вытянувшись, он полностью доверился реке. Она уносила его дальше и дальше от этого проклятого места. Теперь время работало на него. Еще немного — и начнет смеркаться. В воду собаки не пойдут, и за ночь он успеет спуститься на несколько десятков километров. А там уже все… Валентин даже страшился подумать о том, что будет с ним ТАМ. Слишком сладостно и слишком далеко. ТАМ — означало свободу, и он отгонял эту мысль как опаснейшую из крамол. Он просто плыл и благодарил судьбу.

За жизнь, за воздух, за эту уносящую от смерти воду…

* * *

Валентин спал и не спал. Кто-то невидимый, притаившийся среди бархатистых облаков, заснял побег на кинопленку. Зал, в котором он находился, был пуст.

Ленту показывали ему одному. События раскручивались в обратном порядке, и снова проносилась поляна, на которой он обнаружил медвежьи следы с останками какого-то животного, узенькая речушка, стволы полузатопленных коряг. Хромающий человек возвращался к зловещему, опутанному проволокой забору, перемещался в душную камеру. И внезапно во весь экран возникло ухмыляющее лицо карлика.

Раздался треск — белое экранное полотно разошлось в стороны. Вытянув перед собой мускулистые руки, карлик шагнул в кинозал. Он был огромен и жуток. Над скорчившимся Валентином ему пришлось согнуться в три погибели.

— Хочешь бежать? — Глаза, пустые, лишенные зрачков, глядели не мигая. — А разве ты не ударил меня? Вспомни-ка! Ногой по лицу…

Правая рука карлика ухватила Валентина за волосы. Левую он неторопливо поднес к губам жертвы. Валентин разглядел, что в огромной пригоршне парит горячий картофель. Горка неровных кругляшей, присыпанная стеклянистой солью…

В ужасе Валентин ударил по руке, и картофель раскатился по полу с грохотом бильярдных шаров. Опустившись на колени, обиженно бормоча, карлик принялся подбирать картошку. Отступив на шаг, Валентин с криком ринулся из зала, телом пробив оштукатуренную стену, оказавшись на залитой светом улице, среди людей, среди мирной гражданской толчеи.

Что же было с ним дальше?..

Валентин высвободил руку из-под одеяла, коснулся лица. По вискам струился пот. Жилка на виске под указательным пальцем ошалело пульсировала. Сознанием он находился еще там — в сумерках прошлого. И совершенно напрасно! Вот уж что следовало забыть! Крепко-накрепко! Потому что дальше безжалостная кинолента высвечивала родные лица, город детства и юношества, разговоры, которые повергли его в шок. Друзья и родственники дружно убеждали сдаться. Они не собирались выдавать его, но и не хотели ничего слышать, дружно и не сговариваясь закрывая перед ним двери, ссылаясь на дела и детей. От Валентина не то что бы отказывались, но и принять соглашались лишь на определенных условиях. Власть, с. которой он столько боролся в заключении, в конечном счете оказалась сильнее.

Она была в состоянии влиять на сердца самых близких людей. И вот тогда ему стало по-настоящему плохо. Он вдруг осознал, что зона и «газовая морилка» — еще не крайняя ступень ада. Существовало кое-что похуже. Именно это «кое-что» превращало жизнь в полнейшую бессмыслицу, порождая беспредельное отчаяние, подталкивая к суициду, ибо последнее становилось естественным выходом из тупика. Лишь по счастью он вспомнил о переехавшем в другой город Юрии. Они созвонились, а вскоре состоялась и встреча. Первая же беседа оказалась решающей для обоих. Ночь откровений, проведенная в утлой кухоньке за бутылью «белой» и банкой шпрот, породила надежды, а с ними породила и идею БЕГСТВА. Бегства далеко и насовсем… Постепенно возник план, на реализацию которого потребовались деньги. Главным добытчиком стал Валентин, — трансформация в жадного и ненасытного клеща состоялась. Найти чудовище, к которому следовало присосаться, оказалось несложно. Формула наживы была выведена наипростейшая: мафия обирает государство, они потихоньку станут обирать мафию…

Стараясь не разбудить спящую девушку, Валентин осторожно сел. Покрутив головой, поднялся с дивана и сделал неуверенный шаг. Левую ногу — ту самую, которую покалечили некогда клыки сторожевого пса, свело от боли. Вот они, последствия снов! Помассировав мышцы, он бесшумно оделся и выскользнул из квартиры.

Город еще не проснулся. Прохлада царила на улицах, и движение доставляло Валентину невыразимое удовольствие. Наращивая темп, он побежал по темному тротуару. От снов, от мыслей, от прошлого. Ему хотелось вымотать себя до обморочной усталости. Прямо с утра. Дымя выхлопами, мимо проносились редкие машины, и он задерживал дыхание, пытаясь терпеть до последней возможности.

Только так можно было добиться желаемого! Вытеснить муками и усталостью воспоминания.

Кавалькада велосипедистов ехала в направлении городского пруда, и он не раздумывая повернул за ними. Солнце только-только показалось над крышами.

Длинные тени смешили своей худобой и призрачной незавершенностью. Остановившись возле пруда, он скинул с себя одежду. Радужная пленка, плавающая там и тут, не пугала. Он по-прежнему испытывал перед водной стихией благоговейный трепет.

Никто и никогда не откроет всей правды морей и океанов. Ни физики, ни величайшие из поэтов и художников. Когда-то давно его спасла мелкая, захлебывающаяся на перекатах речушка… Вода была его талисманом, в ней заключалось спасение. Набрав полную грудь воздуха, Валентин нырнул…

Домой он вернулся успокоенный. Наскоро ополоснулся под душем и, вытираясь полотенцем, прошел на кухню. Дед уже вернулся из магазина и, распаковывая авоськи, вполголоса материл чиновников и народных депутатов, которых, елки зеленые, не мешало бы на месячишко заставить пожить на пенсию простых людей.

Делал он это, как всегда, беззлобно, даже немного нараспев. На вошедшего Валентина взглянул осуждающе:

— Все гулеванишь? За комнату плотишь, а не ночуешь. Не жаль рублишек-то?

Или деньги легкие?

— Не легкие, дед, — дурные.

— То-то и оно, что дурные, а то бы считал копеечку!

— Беднее нищего, дед, умирающий с голоду.

— Дурак ты, Валя. Ну, да ничего, поживешь с мое — образумишься. А может, и раньше поймешь. Подцепит какая-нибудь грудастая и подарит парочку писунов. Враз поумнеешь.

— Разве ж я спорю? — Валентин улыбнулся.

— А кто тебя просит соглашаться? Спорь, возражение имей! На то тебе голова и дана!.. — Что-то неожиданно вспомнив, дед оборвал самого себя: