Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля

«Надеюсь, соавтор, мне не нужно объяснять, почему после указания Петробыча выздоровление Закруткина приобрело характер государственного, с отчетливым зловещим оттенком для исполнителей, задания. Сводки о здоровье Первого ежедневно ложились на стол Меркулова, а затем и Абакумову, сменившего Всеволода Николаевича на посту министра МГБ. К Первому прикрепили лучших врачей, те в свою очередь, перекладывая ответственность друг на друга, собирали консилиум за консилиумом. Оживились и поиски Шееля, а также всех прочих персонажей.

Что касается Магдалены–Алисы фон Майендорф, у нас на Лубянке не нашли ничего лучше, как пойти по старому проверенному пути – фрау Магди арестовали и поместили во внутреннюю тюрьму».

« …Каюсь, соавтор, я тоже приложил руку к этому непростому решению».

« …на первом же допросе Магдалена–Алиса фон Майендорф сразу поинтересовалась в чем ее обвиняют, затем потребовала адвоката.

Я попросил разрешения закурить, потом долго молчал, пускал дымок, но все эти ухищрения успеха не имели. Магди вела себя как чистокровная арийка – в истерику не впадала, слезу не пускала, – сидела и помалкивала.

Ожидала ответа.

Помню, я тогда испытал сожаление – как же мы проглядели ее, почему раньше не завербовали? – и тут же на ходу изменил сценарий допроса.

— Простите, – спросил я по–немецки, – можно я буду называть вас Магди? Я хотел бы поговорить с вами о делах, важных для нас обоих.

— О Согласии, например, – ехидно поинтересовалась женщина. – Не считайте меня дурочкой! Я знаю цену всем вашим уловкам.

— Насчет согласия это вас Алекс просветил?

— Если вы тот сотрудник, который принудил Алекса шпионить для красных, я отвечу – да.

— Магди, я тот самый сотрудник. Меня зовут Трущев Николай Михайлович. Понятно, о вас я знаю больше, чем вы обо мне, но это не должно помешать нам найти согласие.

— Сомневаюсь.

— И правильно делаете. Давайте начну я, а вы при желании продолжите.

Она повторила вопрос.

— Как насчет адвоката? Или при рассмотрении вопросов, связанных с государственными тайнами, вы привыкли обходиться без юристов? Если я тут же не уверую в марксизм–ленинизм, меня поставят к стенке? Как Крайзе?..

— Можно и так сказать, но проблема не в адвокате и не в марксизме–ленинизме. Хочу сразу внести ясность, вы не арестованы. Вы изолированы, и никто не имел в виду стеснять вашу свободу. Кроме того, от имени руководства я выражаю вам благодарность за помощь, какую вы оказали моей стране в борьбе с нашим самым злейшим врагом. Вас представили к правительственной награде.

— Давайте без наград. Я уже не та простушка, которую можно обвести вокруг пальца с помощью наград, детских воспоминаний или верности долгу. Если я не арестована, значит, я свободна?

— Так точно.

— И могу покинуть стены этого мрачного заведения, о котором я слыхала столько ужасов.

— Ну и как? Страхи оправдались? У вас есть претензии к питанию, к режиму?

— Я могу идти?

— Конечно.

Она встала, направилась к двери.

Я спросил.

— Вас проводить?

Она задумалась.

— Магди, вы умная женщина. Куда вы пойдете без документов, без знания языка?

— Что же мне делать?

— Помочь нам.

— Я не буду шпионкой.

– Mein Gott! О чем вы говорите! – я всплеснул руками. – В самый трудный период мы запретили Еско даже думать о вашей вербовке. Неужели сейчас, после великой победы, руководство пойдет на это, да еще против вашего желания? Зачем?.. Повторяю, вы изолированы, не более того. Мне поручили поговорить с вами, обсудить ваши дальнейшие планы, после чего вас отправят в Германию. Если бы вы являлись супругой Шееля, мы могли бы выдать вам часть его зарплаты в оккупационных марках.

— Что вы хотите от меня?

— Магдалена, буду откровенен. От Первого нереально ждать помощи…

— Я могу его увидеть?

— Безусловно. Когда вас устроит?

— Завтра.

— Договорились. Так вот, насчет откровенности. Ответьте мне на один вопрос. Только один вопрос – вам лично нужна еще одна война?

Магди даже в лице сменилась.

— Я ненавижу войну, – она разрыдалась, но быстро справилась с собой. – Итак?..

— Алекс пропал. Крайзе тоже. (О Ротте и других нацистах я упоминать не стал). Мы не можем их найти. Мы были бы благодарны за всякую информацию, которая помогла бы отыскать их. Напишите все, что вам известно о событиях с ноября сорок четвертого и до конца войны, связанных с этой группой, после чего мы отправим вас в Германию.

Она подозрительно глянула в мою сторону.

— И это все?

Я кивнул.

Она поджала губки и поинтересовалась.

— Даже о том, что Ротте и Хирт хотели отрезать мне голову? Толстяк завил, что мой череп представляет исключительную ценность для науки. Я не думаю, чтобы он шутил. В те дни, после гибели отца, ему было не до шуток. Франц заявил, мой череп мог бы стать украшением коллекции этого противного докторишки как экземпляр, подтверждающий превосходство арийской расы над унтерменшами. Как, впрочем, и скелет. Я спросила, зачем отрезать череп у живого человека, на что толстяк ответил – зачем у живого? А впрочем, если даже у живого, это не больно. Представляете?! Я спросила, что я должна сделать, чтобы вы оставили мой череп в покое? Ротте ответил – сиди тихо и не высовывайся.

Я сумел скрыть замешательство.

— И об этом тоже напишите.

Магди некоторое время задумчиво разглядывала решетку на окне.

— А если не напишу? Вы тоже займетесь моим черепом. Он вас заинтересовал? – она кокетливо повернула голову.

У нее были хорошие нервы. Она держалась достойно, ведь за все эти дни, проведенные в Москве, она не могла унять страх, который внушала ей страна большевиков.

— Если не напишете, мы ничем не сможем помочь вам. Наши пути разойдутся, и вряд ли когда‑нибудь мне придется полюбоваться красивой и умной женщиной, сумевшей спасти Бора, умеющей держать слово и не теряющей присутствия духа даже в стране большевиков.

Она искоса глянула на меня.

— Вы умете читать чужие мысли?

Я развел руками.

— Обязан по должности. Может, вы желаете закурить?

— Нет, господин Трущев, я не курю. Алекс не любит, когда пахнет дымом. Я ничего писать не буду. И не надейтесь!.. Однако в ваших словах, господин Трущев, есть что‑то такое, от чего нельзя просто так отвернуться, поэтому я расскажу все, что знаю. Крайзе уверял меня, что шпионы теперь научились записывать звуки человеческого голоса на особую ленту. Ему можно верить, ведь он поддерживал радиосвязь с самим Люцифером, но меня вот что волнует – надеюсь, вы не станете предъявлять суду эту запись как вещественное доказательство моего согласия работать на вас. Алекс и этот ваш Первый имели в виду совсем другое согласие. Они утверждали, что никто не смеет принуждать человека поступиться своим ради чужого. Как вы считаете, Nikolaus Michailovitsch?