Сергей Зверев - Корабль-призрак

Мужчины говорили между собой по-русски с ярко выраженным северокавказским акцентом, изредка вставляя слова из родной речи.

— А эти сводки у тебя есть? — спросил Муса.

— А то, — ответил Сулейман. — Я же не сухопутный, как все твои люди. Я капитаном сейнера на Каспии ходил.

— Сейнер! — передразнил Муса. — Тоже мне сравнил! Выходит, если я машину водить умею, то меня можно за штурвал «Боинга» посадить.

— Можно, — заявил Сулейман и пожал плечами. — Сесть и взлететь ты не сможешь, конечно. Но по курсу на автопилоте лететь сумеешь. Мы теперь тоже по автопилоту идем. Курс, ход, все автоматика держит. Вот когда в порт заходишь, приходится делать все в ручном режиме.

— А нам и не надо в порт заходить. — Муса засмеялся.

— Вот только о погоде ты правильно вспомнил. По сводкам понятно, что приближается жесточайший шторм. При большой волне автоматика может дать сбой. Надо будет брать управление на себя. А танкер по сравнению с сейнером — громада. Примерно как «жигуль» рядом с «БелАЗом». Ты же представляешь, что может случиться, когда «БелАЗ» перевернется?

— Аллах милостив к своим воинам, — напомнил Муса, посмотрел на часы и вдруг заявил: — А мы с тобой вечерний намаз пропустили!

— Я могу выйти на мостик и призвать всех на молитву, — предложил Сулейман.

— Сиди. Каждый сам должен держать ответ перед Аллахом.

Муса достал молитвенный коврик, развернул его. Сулейман сделал то же самое.

— Ну-ка, посмотри на свой компас. Где там Медина? — спросил Муса, не зная, в какую сторону повернуться для молитвы.

Сулейман, куда более просвещенный в вопросах ислама, напомнил:

— Во-первых, Муса, правоверный должен молиться не на Медину. Там Бога нет. Он должен молиться на Каабу, что в Мекке. Там тоже Бога нет, но так делал пророк. Сам же Аллах не говорил, в какую сторону лицом надо становиться при молитве, поскольку Он повсюду.

Муса нервно дернул бритой щекой, при этом его дурацкая борода пошла веером.

— Выходит, можно молиться в любую сторону?

— В принципе, если ты ошибешься, то беды не будет, но лучше повернуться лицом к Каабе. — Сулейман сверился с компасом и указал верное направление.

Муса расстелил коврик по диагонали рубки, опустился на колени. Сулейман устроился за командиром.

— Рядом стели! — приказал тот. — Ты же не женщина, чтобы мне в зад смотреть во время молитвы.

Сулеймана снова покоробило такое обхождение со святыми понятиями. В исламе и в самом деле существует правило, что женщина дома должна молиться, стоя на коленях за спиной у мужа, чтобы не внушать ему в это время греховных мыслей. Но насчет того, как должны стоять относительно друг друга мужчины, в наставлениях ничего не сказано.

Муса молился скороговоркой, не вдумчиво, просто повторял заученные арабские слова без всякого выражения, проводил ладонями по лицу, припадал лбом к полу рубки. Закончив молитву, он, кряхтя, поднялся, отряхнул колени и свернул коврик.

Сулейман еще не дошел и до середины намаза. Муса недовольно поморщился. Он считал молитву делом обязательным, но не очень важным. Наконец поднялся и Сулейман. Взгляд у него стал несколько просветленным.

— Надеюсь, Аллах снизошел к недостойному, услышал мою молитву, — благоговейно произнес Сулейман. — Он не даст нам погибнуть завтра во время шторма.

— Или же сам шторм проведет стороной! — Муса засмеялся. — Да не думай ты об этом. Все обойдется. Аллах милостив.

«Аллах милостив, — подумал Сулейман. — Но не ко всем, а только к тем, кто соблюдает его заветы».

Однако вслух он этого не сказал. Муса иногда бывал вспыльчив.

Командир террористов поднялся со своего места, сладко потянулся, открыл шкафчик и достал оттуда непочатую бутылку коньяка и два толстостенных стакана.

— Нет-нет, я не буду, командир! — с ужасом проговорил Сулейман и неосторожно добавил: — Спиртное пьют только неверные.

— Ты хотел сказать, что я неверный? — Муса недобро прищурился.

— Ни в коем случае. Но Аллах запрещает… — Сулейман осекся, поскольку попал в явную логическую ловушку.

— И как мне тебя понять?

— Я никого не хотел обидеть.

— Я тоже никого не хочу обижать, — смягчился Муса, заметив испуг своего подручного. — Мне тоже известно, что Аллах через пророка Мухаммеда запретил нам употреблять спиртное. Но сейчас ночь, и Аллах спит, ничего не видит. Чем же я его обижу? Он не узнает. — Муса налил себе треть стакана коньяка, отхлебнул, причмокнул, затем вопросительно посмотрел на Сулеймана и осведомился: — Может, и ты выпьешь?

— Нет-нет, — замотал головой Сулейман.

— Как хочешь. Насильно счастливым никого сделать не возможно.

Муса пил коньяк, как и положено, мелкими нечастыми глотками, смакуя каждый из них. Он даже не глотал, а ждал, когда спиртное само рассосется во рту, впитается в язык и щеки. Сулейман был терпелив и треть стакана осилил не скоро.

Муса закупорил бутылку и неторопливо заговорил:

— Ты не думай, что я какой-нибудь лицемер, для которого Аллах, ислам, намаз — лишь повод для показа своей набожности. Я верю не меньше твоего. Просто Аллах сотворил людей неравными. Одних сильными, других слабыми. Одних мужчинами, других женщинами. Но нельзя дать людям разные заповеди. Ты согласен?

— Аллах всесилен. Он сделал так, как посчитал нужным. Людям нельзя судить о делах Аллаха.

— В твоих словах больше софизма, чем здравого смысла. Аллах дал заповеди в расчете на самых слабых. Вот я могу остановиться. Выпил треть бутылки и поставил ее на место. А кто-то не может так сделать, он выпьет все, что есть рядом с ним. Поэтому я могу пить. Я сильный. А слабому пить нельзя, он не может вовремя остановиться.

Сулейман задумался. На самом-то деле софизма, казуистики было хоть отбавляй в словах самого Мусы. Но с командиром спорить опасно.

— Каждый в ответе перед Аллахом только за свои дела, — попытался найти общую точку отсчета в теологическом споре Сулейман.

— А тут ты не совсем прав. — Муса улыбнулся. — Мы с тобой и с другими людьми делаем большое общее дело. Потому у нас и ответственность за него одна на всех.

— Это правда, — вслух согласился Сулейман и подумал:

«Ответственность «по большому счету» лежит на том человеке, который владеет всей информацией, знает, куда приведет следующий шаг. Это не Муса, а совсем другая персона».

Командир вздохнул, вновь взглянул на часы и сказал:

— Пора выходить на связь с хозяином.

Сулейман не имел представления о том, кто их хозяин. Это знал лишь командир. Он никогда не называл его по имени или фамилии, лишь «хозяин». То, как Муса произносил это слово, свидетельствовало, что хозяин решает все.

Муса взял свой спутниковый телефон и вышел на мостик. Разговор, как и в прежние сеансы связи, велся на английском языке, которого Сулейман не знал. Да и слова он слышал не все. До него долетали лишь отдельные фразы, когда Муса, прохаживающийся по мостику, оказывался у открытой двери рубки. Ветер сносил слова. Шум волн гасил их.