Олекса Белобров - Волчье правило

Допрос длился уже час, Александр окончательно успокоился, время от времени курил вместе со следователем сигареты, вечером принесенные Оксаной. Как оказалось, подтвердить факт ночного боя на высоте «Кранты» сейчас никто не может, за исключением, конечно, самого подозреваемого Петренко. Плохо было то, что никого из стоявших насмерть на «казацкой могиле», не было на территории Афганистана. Капитан Аврамов пребывал в стабильно тяжелом состоянии аж в Москве, в госпитале имени Бурденко.

– Кстати, – сообщил военюрист, глядя искоса, в ожидании Сашкиной реакции, – компетентные источники в штабе армии сообщили: на капитана Аврамова оформлено представление на награждение его высокими государственными наградами – орденом Ленина и медалью Золотая Звезда с присвоением звания Героя Советского Союза. В том числе и за тот бой, – подчеркнул следователь.

– Звезда на плечи, звезда на грудь, звезда на холмик земли! – вспомнил Александр слова афганской песни. – Всегда так было: кому-то звезды, а кому-то пинки под зад. Или уголовное дело, – подначил он прокурорского работника.

В ответ Серебряков тактично промолчал.

Перечисляя остальных фигурантов событий вокруг высоты «Кранты», военюрист зачитал допрашиваемому из бумаги – кто и где находится. Картинка нарисовалась с просторной географией, охватывающей (тоже не в Сашкину пользу) гигантскую территорию.

Лом находился в госпитале в Воронеже, Баскаков похоронен с воинскими почестями в городе Набережные Челны, Диордиева, у которого после ранений и контузии начались осложнения и воспаления, из Ташкента перевезли санитарным бортом в Москву, поместив в тот же госпиталь, где лечился геройский капитан Аврамов. Друга Хантера, старшего лейтенанта Кривобоцкого, погибшего на кургане, похоронили за государственный счет на Украине, в городе Кировограде – он вышел из детдомовцев, и не успел даже обзавестись семьей…

Непрошеные слезы выступили в Сашкиных глазах, когда расслышал черную весть, что и похоронить друга по-человечески не получилось. Капитан заметил это, но не стал лезть в душу со своими расспросами. Хантер по-своему был признателен ему: человек делает свою, пусть не очень приятную, но все-таки необходимую работу. И делает, судя по всему, неплохо, в отличие от особиста Гнуса-Иванова.

Дальше оказалось, что «сверчок» Клыч, он же Володя Кихтенко, единственный, которому повезло больше всех, счастливо обойденный пулями и осколками того боя, наконец решил закончить продолжительную службу в Афганистане, где в общей сложности прослужил шесть лет. Подав рапорт на поступление в Рязанское командное воздушно-десантное училище, он поехал в отпуск на Родину, с таким расчетом, чтобы, не возвращаясь в Афган, прибыть летом на вступительные экзамены уже в Рязань. Попытки, предпринятые военной прокуратурой, отыскать его, не возымели успеха – Клыч загулял где-то на просторах безграничной страны, радуясь молодости и жизни.

Хоакин Мурьета, он же рядовой Хакимов, в это время находился в госпитале в Душанбе: у него, как и у Болгарина, возникли осложнения и воспаления, вызванные грязной водой из кяриза. Наваля обменяли, и он не мог дать никаких показаний. Кинолог и старший лейтенант Игорчук пребывали на излечении в Ташкенте, ротный находился снова в инфекционном госпитале в Кабуле. Выходило так, что все без исключения свидетели или погибли, или ранены, и лечатся в военных госпиталях в самых разных городах необъятного Союза ССР. Все это значительно усложняло проведение следственных действий.

Таким образом, петля небезопасных проблем стягивалась вокруг Хантера все теснее. Большинство тех, кто мог бы оправдать старлея, были или мертвы, или пребывали не в том состоянии, чтобы врачи разрешили их допросить, или же носились где-то за юбками, как Вовка Кихтенко, вне пределов досягаемости военной прокуратуры…

Казалось, у Петренко есть лишь один, офицерский выход из запутанной и сложной ситуации, в которой он неожиданно оказался. Выход был простой – не позорить высокого звания офицера ВДВ подозрениями в трусости и дезертирстве, а посему – выйти из кунга и застрелиться!

Не глядя, он подписывал страницы, подкладываемые неумолимым следователем. Потягивая …надцатую сигарету, Александр безразлично перебирал в голове варианты: каким-таким офицерским способом лучше уйти из жизни, дабы грязные подозрения не запятнали его репутации и мундира.

С сугубо офицерским суицидом нарисовались определенные проблемы – пистолета под рукой не было (все сдуру раздал), стреляться из автомата получалось как-то не по-офицерски, а по-солдатски, именно это обстоятельство более всего смущало благородного самоубийцу…

Вдруг в открытые двери кто-то громко постучал, и в кунг ввалилась… Оксана в свежей, накрахмаленной поварской одежде. Лишь колпак она не нацепила, грива шикарных каштановых волос заманчиво раскинулась поверх белого халата.

– Товарищи офицеры! – лукаво улыбнулась она. – Обед остывает! Меня звать Оксаной, – сообщила она, протягивая Серебрякову руку для знакомства.

Тот ошарашенно осмотрелся по сторонам, тем не менее руку даме пожал, что-то растерянно бормоча под нос. По знаку девушки в машину влез солдатик, в чьих руках шипела сковородка с жареной картошкой, потом появились, словно из воздуха, какие-то салатики, бутербродики и еще что-то. Проворная фея от кулинарии настолько быстро убрала со стола, что военюрист не успел и глазом моргнуть. От одного взгляда на скатерть-самобранку, саму по себе возникшую на рабочем месте, на губах ревностного служителя Фемиды закипела слюна.

– Прошу помыть руки, – отдернула занавеску в уголке волшебница (очевидно, здесь она уже бывала) – там возник рукомойник с мылом и солдатским белым вафельным полотенцем.

Не споря, офицеры помыли руки, подсев к столу – изнурительный допрос уже давал о себе знать. Оксана примостилась возле них третьей – она тоже не обедала. Мудрая хозяйка не предлагала спиртного, понимая серьезность момента, хотя Сашка прекрасно знал: только намекни и водки будет ведро.

Однако Хантер все же беспокоился – в любую минуту мог появиться хозяин этого мобильного помещения, и тогда возникнут проблемы иного характера. Оксана, уловив тревожные взгляды, направленные на открытые двери, поняла их природу.

– Не волнуйся, дорогой, – тихо сообщила она. – Я все устроила, никто нас не потревожит!

Сообразительный военюрист, услышав такие слова, толерантно уперся взглядом в свою тарелку, не говоря ни слова. Александр ел левой рукой, правая лежала на аппетитной коленке землячки. Вдруг развеялись глупые мысли о самоубийстве, как единственном выходе из ситуации. Жизнь продемонстрировала белую полосу «зебры» – сейчас тебе плохо, а через минуту – небосклон играет всеми цветами радуги! Дождавшись, пока мужчины утолят первый голод, наливая в стаканы прохладный компот, Оксана заговорила, обращаясь к Серебрякову.