Александр Прозоров - Присяга Российской империи

После завтрака Ралусин лег спать – теперь была его очередь, а пограничник не привык отказываться от шанса отдохнуть, пусть даже утром. Никогда не знаешь, когда судьба разрешит расслабиться еще раз. Однако вскоре его разбудили негромкие голоса пилотов:

– Командир, впереди наблюдаю заблокированную зону. Кто-то ставит активные помехи.

– Штурман, остаток?

– Восемнадцать тонн.

– Включить систему РЭБ. Поставить шумовые помехи в сантиметровом диапазоне. Сколько нам еще до Исландии?

– Тысяча четыреста.

– Хорошо. Значит, у нас еще и изрядный запас керосина есть.

– Что происходит, товарищ подполковник? – спросил с откидной полки Илья. Слезать он не собирался: все едино, кроме темноты за окнами ничего не разглядишь.

– Не спится майор? – повернул голову командир ракетоносца. – Вот, к Исландии идем. Наши «ИЛ-78М» только до нее дотягивают. Зато, отсюда нам уже одной заправки до дома хватит.

– А помехи?

– С помехами все хорошо. Кто-то из своих встречает. У НАТО неподалеку от Исландии, на Фарерских островах, радиолокационный пост стоит, станция слежения. Но мы с ребятами ее помехами забили, сейчас в этом районе у нее слепое пятно. Так что, увидеть, куда мы идем и с кем встречаемся, НАТОвцы не смогут. А верст через триста мы просто со своими смешаемся, и все, аут. На радарах нашу машину от прочих не отличить, визуально, пока темно, тоже не проверишь, у кого есть звездочки на крыльях, а кто «голый». Через два часа уйдем за Полярный круг, и вокруг Скандинавии в свое воздушное пространство. Там уж точно никому чужому на нас посмотреть не дадут. Как говорят в таких случаях шахматисты: партия.

– Что, так просто?

– Просто?! – на этот раз командир «Белого лебедя» попытался повернуться целиком. – Ну, майор… Если вы считаете, что все то, что мы делали в этом полете – «просто», то да. Подумаешь, еще одна ночная дозаправка, подавление станции противника, обход враждебной территории в темноте за Полярным кругом, жалких восемь тысяч километров перелета! Какие пустяки! Если бы это было так просто, майор, никто бы нам этого сделать не позволил. «Просто» мы умеем то, на что не способны другие. Только и всего…

Илья, поняв, что невольно обидел летчиков, предпочел промолчать, закрыл глаза, и почти сразу погрузился в дремоту. Ему снился строй серебристых птиц, от которых во все стороны раскатываются волны, превращающие землю в безмолвное ледяное поле, снился розовый круг воронки топливозаправщика, снились мелькающие перед глазами макушки пальм, поднимающиеся почему-то вокруг самой Москвы, и большой штурвал, который от держит в руках, направляя свой аэроплан вокруг кремлевских стен. Приснились негры, распиливающие ажурные антенны радара на дрова и приветливо машущие фуражками моряки с могучего линкора под полосатым, как казенный матрац американским флагом.

Проснулся он от того, что по глазам одарил ослепительный свет. Ралусин прикрыл лицо ладонью, попытался спрыгнуть на пол, но промахнулся и плашмя грохнулся на тюк со спасательным плотом. Поднял голову, увидел стоящую вертикально линию горизонта, закрыл глаза снова и старательно потер уши, вызывая прилив крови к мозгам. Потом снова посмотрел вперед. Земля по-прежнему дыбилась поперек иллюминаторов, но теперь Илья сообразил, что «ТУ-160» находится в глубоком вираже.

– Где мы? – спросил он.

– Совершаем экскурсию по Золотому кольцу России, – отозвался штурман-оператор. – Попрошу посмотреть налево. Вы имеете возможность полюбоваться уникальными архитектурными памятниками древнего Суздаля.

Илья доверчиво выглянул в левый иллюминатор, но вместо обещанного города увидел только черно-белую картинку зимней Руси: широкие снежные просторы, черные разводы лесных зарослей, слегка прикрытых инеем и шапками на макушках самых раскидистых крон; матовые линии дорог с крохотными машинками, темные промоины то ли на ручьях, то ли на озерах или реках – различить в равномерной белизне русло или очертания берегов было невозможно. На миг появился золотой шпиль – но самолет выровнялся, и храм остался под брюхом.

Ралусин обнаружил, что «ТУ-160» находится в плотном строю – немного впереди и справа шел, рубя воздух пропеллерами, поджарый «ТУ-95МС», за ним еще один. Возглавлял эскадрилью «Белый лебедь» с гордым именем «Илья Муромец» за кабиной и длинной полосой цветов российского флага на борту.

– Не похож на богатыря самолетик, – негромко отметил Илья. – Больно стройный.

– Еще как похож, – покосился на него Кимицко. – Палица в сорок тонн. И нигде, кроме как на Руси, таких нет, – он пожал плечами и виновато развел руки. – Не рождаются…

Навстречу дальним бомбардировщикам неслись мелкие белесые облака, легко разлетаясь от удара крыльев или корпусов, всасываясь в сопла, и словно от этого небо с каждой минутой полета становилось все чище и светлее, не отбрасывая вниз ни единого темного пятна.

– Командир, – сообщил штурман-оператор, поворачивая переключатель на передней панели рации. – Нас вызывает дальний привод. Дают снижение до пяти тысяч и курс сто шестьдесят. Нас сажают первыми. Просят перейти на пятый канал.

– Выполняю снижение, штурман. Курс сто шестьдесят принят.

Ракетоносец качнул крыльями, и плавно пошел к земле.

Сметая реактивной струей снег с холодной рулежки, ударный авиакомплекс «ТУ-160» подкатился к покрытому изморозью ангару с запертыми, опечатанными воротами и замер, слегка клюнув носом. Один за другим отключились двигатели. В кабине наступила непривычная, холодная тишина.

– Спасибо вам, мужики, – сказал Илья. – Вы даже не представляете, что сделали. Вы ведь не просто спасли сотни тысяч жизней. Ведь атомный взрыв мог быть принят за атаку, мы нанесли бы ответный удар и… Вы не только нас, вы все человечество, всю планету от гибели спасли. Вы…

Ралусин запнулся, не зная как еще выразить свои чувства и закончил просто, но искренне:

– В общем, с меня пиво.

– Поздравляю, экипаж, – сухо и официально произнес командир корабля. – Всего двое суток полета, и мы заработали себе по кружке медовухи.

Скучающий возле ангара часовой вздрогнул, испуганно перехватил в руки карабин, закрутил головой и только после этого сообразил, что дружный взрыв хохота доносится из кабины еще горячего, не заметенного снегом ракетоносца.

Насадив на крючок крупный кусок макрели, Джой Бернет, хорошенько размахнувшись, закинул наживку в волны, после чего достал из лежащей на палубе упаковки банку пива, открыл, влил себе в глотку несколько глотков и уселся в брезентовое складное кресло, на всякий случай привязанное к поручню. Внезапно катер дрогнул и закачался, словно дом от подземного толчка.