Георгий Миронов - Анаконда

Но тут сам Павел Федорович открытым текстом дал понять — активная работа на протяжении года-двух и есть хорошая перспектива.

Перспектива... А тем временем перспективы в ГУ и ГРУ стали меняться: уволился в запас по возрасту, достигнув шестидесяти лет, генерал-полковник Ледяних. И вопрос о переводе Реутова в Скандинавский отдел как-то завис.

Реутов нервничал. Честно говоря, резко снизил активность, делал лишь то, что по характеру работы не мог не делать. Нервозность передалась, вероятно, и жене. Она вскрикивала по ночам. А когда Реутов возвращался со службы, не раз ловил запашок спиртного. Но поговорить по душам все никак не решался.

Реутову было уже 49, жене — 29. И у них были два мальчика-погодка восьми и девяти лет. Они поженились, когда он уже был сложившимся человеком, карьерным разведчиком-дипломатом, а она — совсем девчонкой.

Еще хорошо, не москвичка: они чаще жадные, честолюбивые. Те жены-москвички, что достались его друзьям-коллегам, не имевшим «счастья», как он, родиться в Москве, сильно не нравились Реутову. А вот девочка, которую он встретил и полюбил в Череповце, виделась ему и сегодня такой же чистой, наивной, романтичной натурой, какой показалась тогда, десять лет назад, когда рванул он на Русский Север с друзьями-приятеля- ми в поход на байдарках по рекам, озерам и иным кишащим рыбой водоемам...

Реутов посмотрел на себя в старое зеркало, оставшееся еще от тетки, жены летчика-полярника, большой модницы.

На него глядело немолодое, усталое, сухое и нервное лицо человека, явно чем-то огорченного, озабоченного. Вон и бровь левая дергается, и в глазах печаль. Надо взбодриться! Неприлично идти в Управление кадров ГРУ с такой кислой физиономией. Это в других местах, может, встречают по одежке. В ГРУ смотрят в лицо. В глаза. Глаза, как говорится, зеркало души. А работа у них тут у всех «душевная». Кто-то из «душеведов» Управления кадров его сегодня встретит? В телеграмме, переданной в Хельсинки шифром, было сказано: явиться к полковнику Ярошенко Петру Викентьевичу. И все. Да, еще номер кабинета был указан. На всякий случай, чтобы не шманался Реутов по Управлению с вопросами, дескать, где тут сидит некто Ярошенко. Видно, не хотели, чтоб лишнего болтал полковник в ГРУ. Пришел, поговорил — и назад по месту службы. Потому что вызывали его в Москву только на один день.

И вопрос, стало быть, такой, не то что по телефону, айв шифрограммах обсуждать его с ним не стали.

Такие дела.

Лицо, которое глядело из пыльного, чуть растрескавшегося и облезшего за последние семьдесят лет зеркала, Реутову явно не нравилось. То есть просто-таки активно было ему неприятно.

Потому что это было лицо растерянного человека.

А растерянность — качество, которое, как считал Реутов, ему было органически не присуще.

Он всегда был готов, профессионально готов к нештатной ситуации.

Был готов в Югославии, когда Кодрячич, Ивко Кодрячич, на которого он всегда полагался как на себя, оказался связанным с хорватскими усташами и, как выяснило служебное расследование, передавал в Загреб информацию о передвижениях русского батальона миротворческих сил.

Реутов тогда не пострадал, поскольку Ивко собирал информацию, не используя в качестве источника самого Реутова. Но это был, конечно, прокол.

Был прокол и с Ходжой Оячичем. Но и тут вины Реутова не было. Ходжа оказался информатором мусульман. Да, так получилось, он был агентом Реутова и одновременно работал на мусульман. Весь вопрос, не принес ли он нам вреда? Не принес. Значит, обошлось. И через него не было утечки информации, которой владел Реутов.

Но все равно, когда Реутов узнавал про эти свои проколы, был сильно потрясен. Вот так же подходил к зеркалу, всматривался в свое лицо. Но не находил в нем следов растерянности.

Стирал рукой усталость с морщин, пролегших через щеки от ноздрей вниз, и снова влезал с головой в работу, стремясь наверстать упущенные информационные возможности, ликвидировать информационные лакуны, заменял информаторов, по разным причинам выбывших из дела, новыми...

А вот сейчас из зеркала на Реутова смотрело лицо растерянного человека.

И это ему сильно не нравилось.

А еще ему сильно не понравилось то, что слева, над ухом, на виске у него образовалось сплошное седое пятно примерно двух-трех сантиметров высоты. Вот так вот, шли сверху обычные его темные волосы, и вдруг самый висок совершенно белый.

Вчера еще этого белого виска в Хельсинки не было. Он поседел в поезде, за ночь. Такие дела.

Не верил в предчувствия. Но на душе было пакостно.

Реутов без цели прошелся по квартире. Наугад вынимал со стеллажных полок то одну, то другую книжку.

Раскрыл «навскидку».

«Книгу скитаний» Гиляровского раскрыл как раз на вологодском периоде жизни знаменитого журналиста дяди Гиляя. А вот книгу «Мои воспоминания» генерала А.А.Брусилова, героя одноименного «прорыва» в войну с немцами 1914 — 1918 годов, открыл на странице 55 и прочел фразу: «Как бы то ни было, но война нам была объявлена...»

Речь шла о первой мировой войне. Но фраза показалась знаменательной. «Не мне ли «война объявлена»? Но кем? Неизвестным мне полковником из Управления кадров? Чушь собачья! Что случилось?»

Глянул на часы. Время еще было. Набрал номер генерал-лейтенанта Корыстылева.

— Степан Фомич? Приветствую вас. Полковник Реутов. Да, в Москве. Сейчас выхожу. Приказано прибыть в Управление кадров. Нет. Нет. А вы не знаете? Может, это вообще собирают контингент моего уровня? Нет? Ничего такого не слыхали? По оперативной части без изменений? Вы бы знали. Ну, есть. Как что прояснится, я постараюсь до отъезда к вам зайти или на худой конец позвонить.

Позвонить, позвонить... Кому можно еще позвонить? В Совет безопасности Юрию Федоровичу Милонову? Он хотя «родом» и не из ГРУ, а из Генпрокуратуры, но совместная поездка из Белграда в Анкару их сблизила, появилось, как казалось Реутову, некое взаимопонимание. Если это вопрос «европейский», а не «кадровый», возможно, он тоже в курсе.

Но он оказался «не в курсе».

— Да, действительно, при чем тут Отдел специальных операций Генпрокуратуры, который по долгу службы курирует в СБ генерал Милонов?

Кабы знал, что ОСО как раз и имеет отношение к его вызову в Москву, может, Реутов и успел бы подготовиться к ждавшему его удару. А может, и нет. Тут не предскажешь, не предугадаешь. Удар он потому и называется «удар», что неожидан, внезапен.

Снова прошелся по комнате, снова взял со стола томик воспоминаний генерала Брусилова, раскрыл его на странице 152.

Остановил глаза на первой же бросившейся в лицо строчке, начинавшей второй абзац сверху:

«Колебаться нечего было...»

Бросил книжку на столик.

«Действительно, прав генерал: «колебаться нечего...»