Георгий Миронов - Анаконда

Он подышал на камень, хотел протереть бордовые пятнышки на нем белоснежным платком, но убоялся. Не то чтобы побоялся тонким полотном поцарапать прочный кристалл, просто камень казался столь мистически сильным, самостоятельным, самодостаточным, что коснуться его живой плотью, — совершить святотатство.

Так, не тронув крапинки, похожие на застывшие капельки крови, он и запаковал кожаный футляр с брошью.

А еще через несколько дней в имении, расположенном в двух часах езды на хорошем автомобиле от столицы штата, широко праздновалось восьмидесятилетие известной деятельницы американского женского движения, вдовы видного дипломата, в последние годы жизни сенатора США, урожденной княгини, а точнее княжны, поскольку принадлежала она к древнему русскому княжескому роду по рождению, а не по замужеству, Васильчиковой.

Было много русских, съехавшихся по этому приятному поводу из разных концов Америки, разных штатов. Были и посланцы старинных родов, уже десятилетия пребывающих в эмиграции, из Испании, Франции, Англии, Германии. Присутствовали на торжестве представители древних фамилий, потомки старинных аристократических семейств Европы и Америки.

Был сделан специальный стол размером с теннисную площадку в специальной комнате имения, где под присмотром специально нанятых на этот вечер полицейских разместились подарки юбилярше.

Княжну Васильчикову любили все: испанцы и немцы, русские и американцы за ее красоту, неизменно дружелюбный тон, приветливость, радушие, готовность прийти на помощь, ее тонкий, истинно аристократический вкус, замечательные качества верной жены, доброй матери, любезной тещи и заботливой свекрови.

Каждый новый подарок вначале демонстрировался гостям, проносился с объяснением имени дарителя по гигантскому залу, где в глубоком, обшитом веселеньким парчовым материалом кресле восседала юбилярша, а затем передавался в руки княжны на то время, пока даритель произносил всякие соответствующие моменту слова.

Дочь Минни и зять Джозеф Митчелл слегка припозднились, что было простительно, поскольку они лишь утром сошли с трапа воздушного лайнера, пересекшего Атлантику. В противном случае, наверное, слово дочери и зятю было бы предоставлено раньше. Княжна обожала эту молодую красивую пару. Дочь была умна, прелестна, добра, а ее муж честолюбив, напорист, динамичен, широко образован, из старой и достаточно богатой пенсильванской семьи. И, что было главным в глазах матери достоинством, обожал ее дочь.

Когда они, объявленные мажордомом, вышли на средину зала, молодой дипломат взял в руки микрофон, чтобы сказать слова приветствия и поздравления, все гости, а их набралось уже больше сотни, невольно залюбовались этой парой.

Выпускник двух престижных университетов, доктор философии и, несмотря на молодой возраст, уже советник посольства, причем на исторической родине княжны, в Москве, блистательно справился со своей задачей: он был в меру восторжен, в меру прост, в меру краток и в меру метафоричен.

Закончив свой спич, опустился пред старушкой-княжной на одно колено и протянул ей черную кожаную коробочку, футляр, обитый черной тончайшей кожей с выдавленной и позолоченной монограммой княжны и короной из чистого золота. С милой, свойственной ей на протяжении всей жизни чуть рассеянной улыбкой княжна раскрыла футляр, ожидая увидеть красивую вещицу современной работы.

К удивлению гостей, княжна вскрикнула. И потеряла сознание.

Правда, лишь на мгновение. Даже слуга, рванувшийся к ней с бокалом воды и флаконом с нюхательной солью, запоздал. Когда он протянул бокал к сухоньким губам княжны, она уже открыла глаза.

— Более дорогого подарка ты бы не смог мне сделать, мой мальчик! — Она с благодарностью, ласково провела сухонькой рукой по курчавой голове зятя. — Это моя брошь, наша семейная реликвия, утеряна во время бомбежки нашего имения в Германии в 1945 году. Ну, просто чудо, просто чудо! Это не только прелестная по подбору камней и работе вещь, я повторяю, это семейная реликвия князей Васильчиковых, приносящая успех и удачу тому члену семьи, кому она достается в наследство. — Тут она перевела взгляд на ангельское лицо дочери. — Я тебя поздравляю вдвойне. У тебя удачливый муж. И у тебя будет на память обо мне вещь, приносящая удачу...

Мадам отпила минералки из горлышка пластиковой бутылки, вырванной из ледяного плена новенького японского холодильника, поперхнулась. Референт заботливо постучал по плотной спине.

— Поставь-ка в видеомаг эту кассетку!

— Порнуху смотрим? — снисходительно к слабостям метрессы гыгыкнул тот.

— Какая порнуха, окстись! — Ласково оглядела за время инспекционной поездки покрывшиеся ровным светло-коричневым загаром стройные ноги референта. — Делом надо заниматься в рабочее время, делом!

— Это еще чеховский герой говорил, — заметил начитанный малый. — А может, героиня?

— Точно? Иди ты... Значит, я афоризмами из пьес говорю? Даже и не знала этой своей способности. Ну, врубай.

Она увидела на экране монитора, как, по ее приказу, косоглазые рабочие открывают ящик из тех, что прибыли из Хабаровска. Как вынимают холщовый мешочек с сырыми алмазами из Якутска, как перетряхивает она горсть сырых алмазов на ладони.

Мадам снова отхлебнула солененькой минералки из горла.

«Вот зараза! Надо следить за собой. Оказывается, я здорово сутулюсь». Досадливая тень пробежала по ее лицу. Экран не обманешь: было видно, как она улыбается, раскручивая набор матрешек, как рассматривает маленькую матрешку, которой предстоит принять в свое папье-машевое нутро небольшую толику сырых алмазов.

Мадам потянула горлышко к накрашенным губам. Но тут референт ее опередил и, перехватив бутылку, набулькал воду в хрустальный бокал, протянул ей не без некоторого шика и подобострастия. Не обратив внимания на его суету, машинально отхлебнула из бокала, не отрывая глаз от экрана.

Там трое худосочных местных корейцев, с напряженными лицами и глазенками вот-вот, казалось, готовыми выскочить в узкие щели их азиатских век, подтащили к ней ящик с товаром, предназначенным к отправке на материк, в Россию.

Глядя, как она сама на экране пробует «снежок», Мадам улыбнулась. Момент и правда был выразителен: когда она снимала пробу с товара, на лице ее отразилась такая глубокая и милая задумчивость, что это вызвало приступ хохота у них обоих, рассматривавших кассету как некую незапланированную забаву. Поржали от души.

Но вдруг улыбка сползла со щек Мадам. Она увидела то, что хотела.

Камера вильнула в сторону, словно ища что-то. На самом деле она поставлена на режим маятникового движения, панорамируя то слева направо, то справа налево. И после ряда таких колебаний, во время которых и были зафиксированы столь умилившие Мадам кадры, камера давала более развернутую панораму.