Георгий Миронов - Анаконда

Барон фон Раумниц приподнял голову.

— Что случилось? В чем дело? Кто вы такие?

— Ну, это ты скоро узнаешь, старая сволочь, — полковник хотел добавить выражения и покрепче. Но, во-первых, постеснялся Маши, на которую все же имел кое-какие виды и не был уверен, что даже испорченная жаргоном «лагерного иврита», которым, по словам одной ультралевой газеты, грешила «Московская молодежная», Маша спокойно отнесется к обычному русскому мату. Кроме того, полковник был интеллигентным человеком и полагал, что матюгать пациента, уже готовящегося отправиться в мир иной, некорректно. А в том, что жить барону фон Раумницу оставалось недолго, полковник Бобренев, даже не будучи медиком, не сомневался.

Конечно, велико было искушение взять сухой тренированной рукой эту здоровую капельницу и зазвездить старикашке по его розовой лысине.

Но полковник был, как-никак, юристом, хотя и пребывающим на оперативной работе. И, между прочим, его кандидатская диссертация была посвящена анализу мест происшествия при расследовании убийств, совершенных в условиях неочевидности. Именно такое убийство он собирался сейчас совершить. Вот почему он оставил металлическое тело капельницы в покое, с трудом разжал уже собравшиеся для активного движения пальцы правой руки и позвал Машу.

— Как мальчик?

— Все нормально. Спит.

— Что с этим ублюдком делать? Надо его кончать. Но так, чтоб было впечатление, что умер своей стариковской смертью. Или по недосмотру покойного Чогряну.

— Нет ничего проще. Но у меня рука не поднимается. Я все же не по этой части.

— Ни хрена! Извини, у меня все поднимется, — рявкнул полковник, тут же с тревогой взглянул на лицо мальчика, но тот не проснулся.

— Набери воздух в шприц и через резиновую прокладку введи в капельницу.

Полковник послушно проделал все эти нехитрые операции. На его глазах лицо старого барона, побледневшее во время этих процедур, занявших считанные секунды, начало наливаться бурой кровью; он открыл рот, жадно хватая сухими губами воздух; язык его стал вываливаться через белоснежные фарфоровые зубы, распухать на глазах...

— Что это с ним? — удивился полковник.

— Наверное, воздух вступил в какую-то реакцию с составом, который ему вводился внутривенно. Я не знаю состава и не могу судить с уверенностью. Одно скажу: этот «коктейль» явно не пошел ему на пользу.

Действительно, умер барон в страшных мучениях. Его колотило секунд тридцать. Он то краснел, то бледнел, пока язык, распухнув до неузнаваемости, окончательно не задушил его.

Полковник бережно взял ребенка на руки и шепнул:

— Вперед, Машутка, и горе кардиналу!

Наталья Черешнина уже ждала их в машине...

Из отеля они позвонили в Москву и заранее оговоренным шифром сообщили Борису Михайловичу Кардашову, что его задание выполнено.

В Москву самолет прибыл поздно вечером. В аэропорту сына ждал Бугров. Когда мальчик увидел его, он раскрыл глаза и вдруг сказал:

— Здравствуй, папочка.

Мадам металась, чувствовала, кольцо вокруг нее сжимается. Куда-то пропадали люди из ее ближнего окружения. Вдруг перестала поступать информация и от нужных людей в разных госструктурах, и, что еще больше пугало, от Хозяйки! Вообще Хозяйка словно под землю провалилась. Роковое знамение!

Если Хозяйка избегала контактов с ней, она «меченая». Значит, либо на нее выдана лицензия кому-то из авторитетов, чьи интересы сильно пострадали в результате операции Мадам; либо на нее вышли неподкупные мужики из РУОПа и Генпрокуратуры...

Вдруг исчезла Инесса. А через нее шли драгоценности, похищаемые из частных коллекций и музеев, через нее направлялись в НИИ Хозяйки древние перстни, кулоны, броши, серьги, табакерки, добываемые кровавым промыслом бригады Рыжей Гали.

Была убита по приказу Хозяйки жена помощника военного атташе в Финляндии. Но что она успела сказать до смерти? Не передала ли какой информации офицерам ОСО Генпрокуратуры? Ведь через нее Мадам пересылала сырые алмазы и брильянты. «Коридор» работал четко. Теперь «коридор» закрыт. Но кто скажет, не было ли утечки информации?

Куда-то сгинул этот Сергей Миронов, которого проследили до 5-го отделения Кардиоцентра ее люди. А когда появился снова, перед его палатой поставили милицейский наряд. Пост никого в отделении не смущал: там лечились крупные чиновники; там делали операцию по шунтированию самому президенту; там лежали на баллонировании только за последний месяц три криминальных авторитета из солнцевской, болшевской и балашихинской группировок. Ну, появился пост, делов-то.

Успел, значит, сучок, что-то наболтать ментам. И все про Мадам?

Слово против слова, как говорил ее корешок капитан Куприн. Если не будет в живых парня, слово к делу не подошьешь.

Она позвонила по сотовому Дикой Люсе.

— Что прикажете, Мадам?

— Уберешь одного пациента в Кардиоцентре.

— У нас по этой части Лиса Алиса.

— Нет у меня Алисы, нет, понятно? Ты уберешь.

— Ладно. У нас медицинского образования нет, так мы зато со скальпелем хорошо справляемся, — усмехнулась Люся. — Срок?

— Вчера.

— Гонорар?

— Сверх твоей месячной «зарплаты» еще пятьдесят тысяч.

— Большой человек?

— Человек небольшой. Знает много.

— Считай, что все забыл. За такие бабки я последнюю память любому академику отобью.

— Ну, с Богом. Сделаешь, позвони. Еще будет срочная работенка.

— Что это, все я да я? Где народ-то?

— Не наглей, милочка! Радуйся, что доверяю. За неделю заработаешь как за год. Неделя будет у нас с тобой тяжелая.

Но неделю Люся не продержалась. Она все сделала правильно. Достала у знакомой нянечки в детсаду белый халат. Пришла в отделение, надела халат на площадке возле лифта и прямо по коридору, к 512-й палате. Да дежурная постовая сестра, Таня Богданова, которая билась неделю в истерике, когда у нее в палате больного убили, а она просмотрела ту рыжую лахудру, которая, сомневаться нечего, и сделала это, дежурная постовая Таня Богданова, с тех пор бывшая особенно настороженной на посторонний медперсонал и уже устраивавшая две ложные тревоги, когда она ухватывала приемом руки за шею «на удержание» сестер из хирургического, приходивших в отделение перед или после сердечных операций навещать своих больных, эта самая Таня Богданова, предупрежденная строго-настрого быть особенно бдительной эту неделю прокурорским генералом Муромцевым, засекла Дикую Люсю, когда та только появилась в коридоре.

Сразу же поняла — киллер.

Почему так решила, Таня объяснить бы не могла. Но что-то в уверенной, мальчишеской, спортивной походке легкой на ногу и на руку Люси сразу же насторожило. Ну не ходят так медсестры и врачи по Кардиоцентру. Не ходят!