Роберт Крейс - Первое правило (в сокращении)

— Фрэнк занимался импортом. Ввозил одежду.

— Если заодно Фрэнк ввозил еще что-нибудь, он наверняка был связан с кем-то, и этот кто-то его подставил. Этому человеку известно, кто убил Фрэнка.

— Слушай, это же Фрэнк. Ты серьезно?

— Он не говорил тебе ничего такого, что мне следовало бы знать?

Лонни помолчал, в трубке слышалось только дыхание. Потом он снова заговорил ровным тоном:

— Он был у меня на суде. Не на каждом заседании, но пару раз приходил. Однажды я спросил его, не жалеет ли он, что спас меня — сам понимаешь, если бы не он, люди, которых я убил, были бы сейчас живы. Вот я и спросил, не раскаивается ли он. А он ответил, что такие люди, как мы, должны полагаться друг на друга.

— Лонни, отвечай прямо — «да» или «нет». Фрэнк не говорил тебе, во что он ввязался?

— Думаешь, я не сделал бы все возможное, лишь бы помочь найти его убийц? Да я сам бы их прикончил.

— Точно?

— Да! Фрэнк остался тем самым Фрэнком, которого мы знали. Порядочным до мозга костей.

У Пайка перестало щемить сердце, он вздохнул с облегчением.

— Вот и хорошо, Лон. Я тоже так думал, но хотел убедиться. Из нас только ты поддерживал с ним связь.

Пайк уже хотел повесить трубку, но он давно уже не разговаривал с Лонни и теперь ему стало совестно. Они прослужили бок о бок одиннадцать лет, пока Лонни не ранили.

— Ну, как у вас там? — спросил Пайк первое, что пришло ему в голову.

— Можно привыкнуть. Меня лечат, предоставляют всю медицинскую помощь, какая нужна.

Фрэнк Мейер спас жизнь Лонни Тана, когда тому в живот угодил осколок гранаты размером с мяч для гольфа. Лонни лишился левой почки, части толстого кишечника, селезенки, куска печени и здоровья. Постепенно он впал в зависимость от болеутоляющих, платить за которые стало нечем. С перкоцета он перешел на сильнодействующие наркотики, ради которых ограбил бар в Лонг-Бич. Лонни застрелил хозяина бара, потом ни в чем не повинного посетителя и был арестован менее чем через три часа. Ему предъявили два обвинения в убийстве без смягчающих обстоятельств, признали виновным, и в настоящее время он отбывал двадцатипятилетний срок в тюрьме штата Калифорния в Коркоране.

Пайк собирался закончить разговор, как вдруг спохватился:

— Еще одно: полицейские сказали мне, что Фрэнк сделал такую же наколку, как у меня.

— А ты не знал?

— Нет.

— Это еще когда было, старина. Он показывал мне, когда приходил навещать. Незадолго до этого набил — большие красные стрелки, как у тебя. Синди его чуть из дома не выкинула.

Лонни засмеялся, а Пайку стало неловко.

— Он ничего не объяснил?

— Зачем сделал их?

— Ага.

— Помнишь, сколько Синди мотала ему нервы из-за того, что он наемник? И как не соглашалась выйти за него, пока он не угомонится?

— Еще бы.

— Все мы думали, что он от нее в конце концов сбежит. Но Фрэнк сказал, что ты посоветовал ему рискнуть. Он был благодарен тебе за это, Джо.

Пайк обдумал услышанное.

— Он радовался?

— Да, братан. Да, черт возьми, не просто радовался — был счастлив. Как будто проснулся в другой жизни.

— Хорошо, — отозвался Пайк.

— Точно. Слушай, Джо… спасибо, что позвонил насчет Фрэнка. Мне редко кто звонит.

— Мне пора.

— Джо…

— У меня дела.

— Ты был хорошим командиром. С тобой мы были как за каменной стеной, старина. Прости, что я тебя подвел.

Ранним вечером, когда небо налилось закатным пурпуром, Пайк во второй раз за день направился к дому Фрэнка Мейера. Он ехал медленно, тянул время в ожидании, когда потемнеет сумеречное небо. Пайк любил ночь. В темноте ему становилось спокойнее.

Окна дома Фрэнка были темны, когда Пайк проехал мимо. Машины полицейских и криминалистов разъехались. Только перед домом по-прежнему стоял автомобиль с антенной, но Пайк распознал в нем пугало, обычный муляж, призванный образумить непрошеных гостей. В машине было пусто. Это упрощало задачу.

Пайк припарковался в густой тени клена за два дома от выбранной цели. Двигаясь быстро и решительно, он выскользнул из джипа и метнулся к ограде, пересек соседний двор, перебрался через изгородь, прокрался вдоль боковой стены гаража Фрэнка на задний двор и остановился на минуту, прислушиваясь. Район жил обычной жизнью. Ухала сова, где-то далеко завывала сирена.

Остановившись у застекленной двери, Пайк бесшумно выдавил стекло из ближайшего к ручке квадрата рамы и шагнул в густой мрак просторной комнаты. Здесь он вновь прислушался, а потом включил фонарик, дававший тусклый красноватый свет. Пайк прикрыл стекло фонарика пальцами так, чтобы света едва хватало. Его пальцы стали зловеще багровыми.

На полу темнело пятно в форме сердца — в том месте, где погибли Синди Мейер и ее младший сын. Некоторое время Пайк разглядывал пятно, потом отвернулся: он искал не улики, а Фрэнка.

Двигаясь бесшумно, как рысь, Пайк обошел гостиную, столовую и кухню. Он обращал внимание на мебель и игрушки, журналы и книги, словно все они были страницами в летописи семейной жизни, помогали воссоздать историю хозяев этого дома. Фотографии детей, Фрэнка и Синди на стенах казались застывшими во времени фрагментами воспоминаний.

Коридор вел в большую спальню. Антикварный стол располагался напротив широкой кровати со стеганой обивкой изголовья. Табличка на столе гласила: «Царица мира». Стол Синди.

Кровать чем-то привлекла внимание Пайка. Он вдруг понял, чем именно: она была заправлена. В гостиной и кабинете Фрэнка царил хаос, а в большой спальне к постели никто не прикоснулся. Значит, бандитов, ворвавшихся в дом, либо кто-то спугнул прежде, чем они добрались до спальни, либо они нашли то, что искали, в других комнатах.

Пайк осветил красноватым лучом фонарика стол Синди и увидел еще несколько снимков: Фрэнк с детьми, пожилая пара. Рядом оказалась фотография, которую он искал. Пайк сам не знал, что ищет, но, когда увидел ее, понял: вот она. На снимке Фрэнк был запечатлен в бассейне вместе с одним из сыновей. Фрэнк подбрасывал сына в воздух, поднимая фонтан брызг и вытягивая руки. Только на этом снимке были отчетливо видны короткие красные стрелы на дельтовидных мышцах. Они указывали вперед, как и стрелы на дельтовидках Пайка. Точь-в-точь.

Внимательно рассмотрев снимок, Пайк покинул спальню. Он беззвучно ступал по коридору, думая о том, как разительно отличается его дом от дома, который построил Фрэнк Мейер. У Пайка не было семьи, фотографии близких по стенам он не развешивал, снимки друзей не хранил. Стены в его доме оставались голыми, и он вдруг задумался, появятся ли на них фотографии хоть когда-нибудь.

Пайк уже направлялся к двери, когда снаружи дома словно вспыхнуло ослепительное солнце. Мстительно яркий свет проникал сквозь шторы и жалюзи, врывался сквозь трещины в двери, чертил полосы на полу перед окнами. Пайк прикрыл свой красный фонарик ладонью и затих в ожидании.