Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке»

Больница располагалась в двухэтажном здании под юго-западной стеной. Клейн мысленно прокрутил в памяти расписание на сегодняшний день: Джульетты Девлин сегодня не будет, из-за чего Клейн, в перспективе встречаясь с Хоббсом, не очень-то и расстроился, хотя обычно с удовольствием предвкушал встречи. Давеча Девлин раскрутила его на пари по поводу предстоящей сегодня вечером встречи между „Лейкерс“ и „Нике“. Клейн поставил блок „Уинстона“ против двух пар новых трусов производства фирмы „Кельвин Клейн“ на то, что „Нике“ продуют с разницей не больше шести очков. Поскольку бельишко, пошитое более известным однофамильцем Клейна, было немалой роскошью, Рей считал, что игра стоит свеч. Взбежав по лестнице, Клейн проскочил в двери лазарета, которые днем обычно были распахнуты настежь. Сегодня на втором этаже у забранных решеткой ворот дежурил охранник-кореец по имени Сянь. Пока Сянь впускал доктора и отпирал ему третью, стальную дверь, Клейн пожелал ему доброго утра: кореец, по своему обыкновению, не ответил. Сянь проехал полмира, прежде чем устроился охранять в Техасе банду насильников и убийц, и, по-видимому, не видел особого смысла желать им чего-либо доброго. Клейн миновал амбулаторию и вошел в кабинет врача. Лет пятнадцать назад стены кабинета выкрасили в ядовито-горчичный цвет — надо полагать для того, чтобы больные и персонал не забывали о том, что здесь не в бирюльки играют. Теперь желтая краска вздулась и облупилась, обнажая отставшую местами штукатурку потолка.

Прихватив на ходу белый халат и пачку бланков анализов, Клейн заторопился в палату Крокетта. Лягушатник-Коули поднял свою кудлатую башку и, оставив пациента, устремился между койками к Рею. С шеи свисал стетоскоп, а на руки были надеты резиновые перчатки.

— Что нового, шеф? — спросил Клейн.

— Лопес по-прежнему высирает ту кровь, что в нем еще осталась. Глянь сам. Лично я думаю, надо бы предупредить его мамашу. Она знает, что Винни не хочет ее видеть, но как-то просила, чтобы ее в случае чего предупредили.

— Конечно.

— Райнер, сдается, где-то перехватил феноциклидина [2] Наркотик для скота. — Примеч. пер. . У Дино Бейнса подскочил гемоглобин. А Джимп пытался задушить подушкой Гарви.

— И остался в живых?

Коули вопросительно изогнул бровь.

— Я имею в виду Джимпа, — уточнил Клейн.

Коули мрачно кивнул.

— Ладно, пошли посмотрим этих дятлов.

Коули стащил свои перчатки, аккуратно отгибая их с краев так, чтобы одна из них оказалась внутри другой, а открытая кожа не соприкасалась с наружной поверхностью резины. Эту привычку негр перенял у Клейна, и тот всегда следил за Коули с тайным удовольствием. Фельдшер швырнул резиновый комок в мусорную корзину и вслед за Клейном направился к ближайшей койке.

Временами Клейн представлял себе „Зеленую Речку“ в виде русской матрешки из пластов страха разной интенсивности. Так вот в самом центре этой матрешки находилась черная пустота, называемая СПИД. Это была не та болезнь, с которой Клейну часто приходилось иметь дело на свободе, но зато теперь ему пришлось столкнуться с ней вплотную.

Никто толком не знал, какой процент населения тюрьмы был ВИЧ-инфицирован, но он, бесспорно, был высок. Многие на воле баловались наркотиками, вводя их внутривенно, и принесли заразу с собой. Наркомания процветала и в стенах „Речки“: общие шприцы, беспорядочные половые сношения между зэками и нередкие кровопролития провоцировали дальнейшее распространение болезни. Во внешнем мире СПИДом заражались здравомыслящие мужчины, с приличным жалованьем, прекрасным образованием и верными женами и тем не менее они вели себя потрясающе глупо. Им, по мнению Клейна, оправдания не было. В „Зеленой Речке“ обстановка была иной. Здесь страх перед заразой так велик, что само упоминание о ней было табу, и только в глубине сознания каждого человека вспыхивал неугасимый огонек ужаса. Лазарет был переполнен инфицированными. Рей Клейн и Эрл Коули уже устали бороться с кризисом.

Им приходилось сражаться со зверинцем микроскопических тварей, борющихся за жизнь в телах людей, которые, в свою очередь, цеплялись за свою жизнь в мире, в тюрьме и, наконец, в своем последнем окопе — палате Крокетта, где их приканчивали кандидоз, туберкулез, заражение крови, стрептококковая пневмония, сальмонелла, токсоплазмозы центральной нервной системы, криптококковые менингиты, цетомегаловирусные ретиниты, мультифокальная лейкоэнцелопатия, лимфомы и черт знает что еще — целый хоровод болячек, количество и разнообразие которых делало честь воображению Господа Бога и упорству ненормальных людей, смевших оказывать сопротивление высшей воле.

Утренний обход производился в соответствии с устоявшейся схемой. Клейн и Коули вместе подходили к каждой койке, и Коули, который не покидал этого здания уже много лет, рассказывал доктору об изменениях в состоянии лежавшего на ней больного. Клейн показывал фельдшеру те немногие лабораторные анализы, которые они имели возможность делать сами, и при необходимости растолковывал негру их значение. Затем Коули методически обследовал пациента согласно указаниям Клейна. Доктор с удовольствием следил за движениями рук Коули, созданных, казалось, для собирания хлопка и вспахивания каменистого поля. За прошедшие три года Клейн научил Коули большей части того, что следовало знать в клинической медицине, а тот, подобно губке, впитывал знания с такой страстью, что Клейн невольно ему завидовал. Рей нисколько не сомневался в том, что в бывшем чернокожем издольщике жил великий терапевт Божьей милостью. Тела больных передавали его пальцам свои страдания, а Коули умел их выслушивать. Клейн встречал на своем пути очень немного подобных врачей и всегда любил следить за их работой, сожалея о том, что у него нет оснований приравнивать себя к таким лекарям. Клейн никогда не говорил этого Коули и не выражал ему своего восхищения и гордости из-за опасения поставить и себя, и негра в неловкое положение. Он никогда не любил цветисто выражаться, тем более считая, что тюрьма — не самое подходящее для этого место. Но перед своим освобождением он хотел бы высказать Коули свои соображения на его счет. Возможно, это произойдет совсем скоро. Может быть, даже сегодня…

Из другого конца палаты раздался скрежет металла по камню и отвлек Клейна от мыслей о свободе.

Винни Лопес лежал, глядя в потолок, на слипшихся перепачканных простынях. Из капельницы, свисавшей у сгиба его левой руки, поступала декстроза с добавкой калия. На полу подле койки валялось подкладное судно из нержавейки: видно, Лопес пытался взять его с тумбочки, но уронил. Не имея сил достать судно, Винни лежал в собственных испражнениях, прижимая к бокам сжатые кулаки; его лицо превратилось в маску стыда и унижения.