Андрей Таманцев - Точка возврата

Но Кулик словно его не слышал.

— Наши хлопцы уже бились в Чечне с имперскими войсками!

Пану Павлу приходилось туго.

— Это были добровольцы, они действовали по собственной инициативе и к УНА не имели никакого отношения.

— Панэ Павло, вы тогда ще не были в УНА и не знаете! УНА-УНСО проводила запись добровольцев. Я сам ходил записываться, но меня по здоровью не взяли.

Лариса, которая и без того все время подкалывала Шкрабьюка за то, что он боец УНСО, посмотрела хитро и приготовилась слушать, как он выкрутится.

— Это была политическая ошибка. — Шкрабьюк использовал стандартный ход всех партий мира. — Сейчас Украина проводит политику сближения с Россией и УНА поддерживает эту политику.

— Панэ Павло, вы боитесь говорить правду перед гостями из Москвы, но я считаю, что они должны ее знать. Руководство УНА состоит в Социал-националистической партии Украины, этим уже многое сказано. И какое может быть сближение с Россией?! Украина уверенно ориентируется на Запад. Мы — европейская страна, а Россия — типичная азиатская империя с неуемными аппетитами. Вы что, хотите, чтобы нами снова правил Николай или Сталин?

Ну что тут скажешь! Начитался дурак эсэнпэушной прессы и кроет, как на митинге! И возразить нечего. Вдруг еще настучит — тогда пойдет Шкрабьюк по полной программе. И пророссийские настроения ему припомнят, и нарушение нравственности в преддверии высокого визита. Вот и Лариса уже откровенно смеется, а длинный брюнет москвич ей подхихикивает и даже что-то нашептывает на ушко.

Положение спасла серенькая Света. Погасила свет, включила магнитофон и объявила танцы. При этом она постаралась быть поближе к опасному брюнету, но где уж ей! Черный, кажется, Семен, потащил тискать под музыку Ларису. Шкрабьюк из благодарности пригласил Свету.

Когда у женщины появляется новый, более интересный для нее любовник, она не бросает сразу старого. Она дает ему последний призрачный шанс восстановить status quo. Она откровенно флиртует с претендентом, а по отношению к кандидату на отставку проявляет демонстративную холодность. Кто это проходил, тот чувствует сразу, а проходили все...

Весь вечер Лариса якшалась с заезжим черноглазым брюнетом (из жидов он, что ли?) и, когда пришло время гостям расходиться, долго прощалась с ним в прихожей. Шкрабьюк уже знал, что москвичи живут в подвале у Кулика, и сильно подозревал, что, когда он уедет домой, его сменит этот самый Семен.

Когда наконец все ушли и он остался с Ларисой наедине, он выпил незапланированную рюмку, а делать этого не стоило, потому что и так он был раздражен, а после лишней рюмки сдерживать эмоции было делом почти немыслимым. За этим последовала неприятная сцена с Ларисой. Шкрабьюк ревновал и устраивал натуральную сцену ревности. Лариса считала себя свободным человеком и ревность презирала. Кое-как успокоившись, пан полковник перешел к тому, зачем, собственно, и таскался на улицу Сверчинского. Но секс с Ларисой, который он всегда считал украшением своей трудной жизни, на этот раз прошел смазанно и сумбурно. Лариса его уже не хотела.

К часу ночи Шкрабьюк совершенно протрезвел и намылился домой: пора. Попытался еще повыяснять отношения со своей пассией, но только окончательно испортил себе настроение — Лариса просто ушла на балкон и закурила, не желая его слушать. Катастрофа чувств. Где-то слышал Шкрабьюк такую поговорку.

На лестницу он вышел злой и взвинченный. И тут на него свалилась еще одна неприятность. Едва успел он спуститься к выходной двери, как почувствовал, что чьи-то цепкие руки сдавили ему шею. Первой мыслью было: галлюцинация, ведь на лестнице никого не было! Вторая мысль прийти ему в голову не смогла, потому что полковник Шкрабьюк потерял сознание.

Очнулся он в тюремной камере. Там было много народу, но арестованный он был один. Остальные — палачи. Арестованный не видел их лиц, они были как в тумане, какие-то мутные и при этом темные. Да и что тут разглядишь, когда тебе в глаза бьет лампа такой мощности, какую, наверное, вырабатывают все электростанции Украины, вместе взятые. Сам полковник был привязан к стулу, да еще кто-то держал его голову так, чтобы он не мог отвернуться от света. Когда эти страшные люди увидели, что он пришел в себя, начался допрос.

— Отвечай, — спросили его в лоб, без обиняков и угроз, — где лагеря УНСО? Сколько их, координаты, численность войск, как к ним проехать, как найти.

Ведь чувствовал пан Шкрабьюк, что за все эти деньги, которые получает УНА непонятно от кого, которые оседают в карманах начальства, включая его самого, оседают в карманах чеченских инструкторов, в карманах продажных редакторов и борзописцев, — за все эти деньги рано или поздно придется расплачиваться. И для него час расплаты настал.

Боцман ждал «генерала» площадкой выше. Лестница была старая, деревянная и скрипучая. Но зато перила прочные. Когда Шкрабьюк вышел от Ларисы, Боцман пропустил его ступеньки на две вперед, чтоб у того пропал обзор верхней площадки, и съехал по перилам. Он настиг свою цель там, где и планировал, у самой двери, чтоб меньше потом тащить до подвала. Аккуратно прижать сонные артерии и спустить обмякшее тело на семь ступенек вниз было делом двадцати секунд. Мы привязали свою добычу к стулу, дали свет и побрызгали ему рожу водой. И когда он очнулся, начали допрос.

— Я все скажу, — сказал Шкрабьюк. — Сейчас, все скажу, только дышать мне трудно, сейчас отдышусь и все скажу.

Побледнел и замолчал.

К нему бросился Док. Одной рукой он взял пульс на шее, другой — на запястье. Потом бросил руку, она упала плетью, оттянул веко и внимательно всмотрелся в глаз.

— Поздравляю с первым трупом, — объявил Док и стянул с головы чулок.

— Инфаркт? — поинтересовался Боцман.

— Да, и обширный. Надо что-то решать, пока не окоченел.

Я вышел из шахматного клуба и постучал к Бороде.

— Борода, — сказал я ему, когда он открыл, — у тебя перчатки есть?

Борода явно испугался, нырнул к себе и вынес пару белых трикотажных рабочих перчаток.

— Что, не колется? — шепотом спросил он.

— Он уже никогда не расколется.

Борода перепугался еще больше, но я его успокоил:

— Он только очнулся, увидел нас и окочурился со страху. Ничего такого мы с ним не делали, только попугать собирались.

Вместе мы вернулись к ребятам и трупу. Борода успокоился, но не совсем. Я вообще заметил, что с выдержкой у него плоховато. Дилетант.

— Может, автокатастрофу инсценировать, — суетился он. — Я место знаю, здесь недалеко.

— Не имеет смысла, если у него и так честный инфаркт, — возразил Док. — С аварией хлопот больше, ее надо еще так инсценировать, чтобы следствие могло объяснить причину. Ты, Андрей, иди к себе, мы сами все сделаем. И не бойся.