Макс Коллинз - На линии огня. Слепой с пистолетом

— Секс-шоу? — удивился Могильщик.

Что за грязные мысли! Нет, это цирк, только без слонов со львами. Труппа состоит из братьев Ганглер, собаки, петуха, осла и кота. Они разъезжают в красном с золотом фургоне.

— Оставим цирк детям, давайте закончим с этим, — нетерпеливо сказал Гробовщик.

— Здесь люди сильно отличались от обитателей Гарлема. Даже собратья по расе. Там, в Гарлеме, у каждого была цель — дурная или достойная — не столь существенно. Но здесь люди блуждали в странном оцепенении, словно не знали, на каком свете находятся. Они двигались в замедленном темпе. Грязные и равнодушные ко всему вокруг. Немытые и нелюбопытные. Недовольные жизнью. Своей и чужой.

— Да. По сравнению с этим местом Гарлем — просто воскресная ярмарка, — сказал Могильщик.

— Такое впечатление, что мы просто заезжие провинциалы.

— Точно, точно.

Они перешли улицу, пошли по другой стороне и вскоре оказались у большого деревянного строения, выкрашенного в красный цвет с зеленой каймой. Над входом вывеска гласила:

— Что это за пожарище, сынок? — спросил Гробовщик.

— Это? Польский народный дом, — сообщил Джон.

— Для престарелых?

— Я там видел только цыган, — признался Джон и, помолчав, добавил: — Я люблю цыган.

Внезапно всех троих затошнило от этой улицы. Не сговариваясь, они двинулись к «Файв спот».

— Я так понимаю: вы обнаружили инициатора беспорядков, — сказал лейтенант Андерсон.

— Мы его знали с самого начала, — сказал Могильщик.

— Только мы с ним ничего не можем сделать, — продолжил Гробовщик.

— Почему, черт возьми?

— Потому что он умер, — сказал Гробовщик.

— Кто он?

— Линкольн, — сказал Могильщик.

— Ему не следовало освобождать нас, если он не собирался распорядиться, чтобы нам давали поесть, сказал Гробовщик. — Любой из нас мог бы ему это сказать.

— Ладно, ладно, многие из нас размышляли, как бы он оценил последствия, — сказал Андерсон, но теперь уж его решение не изменишь.

— Все равно ни один суд не осудил бы его, сказал Могильщик.

— Потому как он мог бы сослаться на отсутствие злого умысла, — пояснил Гробовщик. — Еще никто не осудил ни одного белого, который ссылался на отсутствие злого умысла.

— Хорошо, хорошо, но как насчет сегодняшней ночи. Кто мутит народ в Гарлеме? Кто толкает их на эти беспорядки?

— Цвет кожи, — сказал Могильщик.

С той точки, где они находились, беспорядки напоминали репетицию современного балета. Молодые люди внезапно появлялись из черных подъездов жилых домов, из проулков, из подвалов, из-за припаркованных машин, наступали на ряды полицейских, бросали в них гнилые помидоры, комья грязи, а также камни и кирпичи, если таковые подворачивались под руку, а иногда и тухлые яйца. Впрочем, последнее случалось совсем уж редко, потому что в Гарлеме яйцо должно слишком уж протухнуть, чтобы его сочли недоброкачественным. Чернокожие дали выход эмоциям. Они выкрикивали оскорбления в адрес полиции, корчили рожи, высовывали языки, скандировали: «УМРИ, БЕЛЫЙ!» Тела двигались в каком-то особом ритме — легкие, гибкие, заряженные нездоровым возбуждением.

Потные краснолицые полицейские в синей форме и белых шлемах рассекали душный вечерний воздух своими длинными белыми дубинками, словно исполняли какой-то полицейский вариант танца из «Вестсайдской истории». Они уворачивались от запущенных в них снарядов, в основном, чтобы грязь не попала в глаза. Затем наступала их очередь атаковать, и черные юноши мгновенно растворялись в темноте, из которой до этого появлялись.

Представители отделения Национальной Ассоциации Содействия Цветным, расположенного на 125-й улице, стояли с мегафонами на полицейских грузовиках и уговаривали молодых буянов разойтись по домам, напоминая им, что иначе это может дорого обойтись их несчастным родителям-беднякам. Призывам внимали лишь белые полицейские. Гарлемская же молодежь плевать на них хотела.

— Для них это вид спорта, — сказал Гробовщик.

— Ничего подобного, — возразил Могильщик. — Они таким образом делают политическое заявление.

Пока полицейские возились с группой юношей и девушек, на 125-й улице, отряд молодых людей постарше, вооружившись пивными бутылками и железными прутьями, вынырнув из темноты, взял курс на супермаркет в середине квартала. Раздался звон бьющихся витрин. Молодые люди ворвались внутрь, хватая все, что ни попадя, напоминая воробьев, поспешно клюющих крошки, пока нс опомнились птицы покрупнее.

— Какое такое заявление? — осведомился Гробовщик у приятеля.

Гробовщик выпрямился на сиденье. До этого они оба сидели совершенно неподвижно. Он заметил, что краснолицые полицейские устремили свои взоры в направлении супермаркета. Он задумчиво произнес:

— Это предупреждение: может случиться кое-что очень неприятное.

Один полицейский вытащил револьвер и выстрелил в воздух.

До этого прохожие постарше взирали на происходящее достаточно индифферентно. Одни останавливались посмотреть, другие шли своей дорогой, выражая свое неодобрение в основном нежеланием встать на чью-либо сторону. Но внезапно спокойное движение прохожих прекратилось.

Молодые люди снова отступили в темноту 124-й улицы. Полицейские начали преследование. Послышался грохот мусорных баков, выбрасываемых на улицу.

В потемках 124-й улицы грянул еще один выстрел. Люди постарше начали двигаться на звук выстрела, вроде бы без определенной цели, но их пластика и мимика свидетельствовали о неодобрении действий полиции.

Могильщик взялся за ручку дверцы. Он сидел с правой стороны. За рулем на сей раз был Гробовщик.

Четверо тощих чернокожих ребят окружили машину.

— А вы что тут делаете, мамаши? — осведомился один из них.

В темной впадине подъезда, чуть сзади, Могильщик увидел приземистого пожилого чернокожего в красной феске, какие любят надевать черные мусульмане. Он убрал руку с дверной рукоятки.

— Просто сидим, — сказал он.

— Бензин кончился, — добавил Гробовщик.

— Вы, мамаши, шутки шутите, — пробормотал еще один юнец.

— Это вопрос или утверждение? — поинтересовался Могильщик.

Никто из юнцов не улыбнулся. Их серьезный вид несколько обеспокоил детективов. Все прочие воевали с полицией скорее потехи ради, но у этих явно имелась какая-то своя цель.

— Почему вы сидите сложа руки и не сражаетесь с белыми? — спросил молодой человек.

— Боимся, — развел руками Могильщик.

Прежде чем кто-то из парней успел ответить, Могильщик посмотрел через плечо. Человек в красной феске вроде бы не пошевелился, но четверка ретировалась без лишних слов.

— Сдается мне, что за этими маленькими шалостями таится что-то серьезно, — сказал Могильщик.