Анатолий Афанасьев - Радуйся, пока живой

— Глупо, папочка. Я ведь тоже могу так двинуть, что пузо лопнет.

Егор Ильич смотрел в родные глаза и видел в них смутное зарево, как при далеком лесном пожаре. Он взял себя в руки и спокойно спросил:

— Но почему, Света? Объясни, зачем тебе это надо? Чего тебе не хватает?

— Скучно, папа. Как вы живете — это же тоска зеленая. А как по-другому — я еще не знаю.

— Не понимаю, о чем ты?

— Чего же тут объяснять. Все сгнило в этой стране. Вот ты думаешь, ты солидная фигура, вся эта сволочь крутится вокруг тебя, как мошки около шмеля, но на самом деле ты просто ухитрился нарубить бабок больше, чем другие. А зачем тебе столько бабок, папочка?

Егор Ильич понимал, что девочка не в своей тарелке, бредит, поэтому не стал с ней спорить.

— Светлана, я требую, чтобы ты переменила образ жизни.

— Какое же у тебя право требовать?

— Я твой отец.

Светик засмеялась заливисто, как колокольчик.

— Не смеши меня, папа. Какой ты отец? Ты, наверное, даже не понимаешь, о чем говоришь.

Егор Ильич, чувствуя, что опять нехорошо закипает, решил перенести разговор на утро и отправил Светика спать, но утром она исчезла.

Больше четырех лет от нее не было известий, хотя Егор Ильич отслеживал ее путь с помощью опытных наемных осведомителей, не скупясь на затраты. После побега дочери у него в подвздошной области образовался крохотный сгусток, наподобие язвочки, который не рассасывался, но не давал тени на рентгеновской пленке. Когда он узнал, что Светик объявилась в городе С. и стала правой рукой заурядного бандита Любимчика, то начал задумываться о высоких категориях добра и зла, что в общем-то было ему несвойственно. Он не чувствовал за собой никакой вины, но все пытался понять, где и когда допустил роковой промах в воспитании дочери… Или разгадка ее путаной судьбы лежала в метафизической области, где все человеческие потуги не имеют никакого смысла…

Звонок дочери застал его в банковском офисе. Он склонился над сомнительным отчетом питерского филиала, напротив притих в кожаном кресле ревизор из Счетной палаты, некто господин Чубрашин и, почти не дыша, совиными глазами следил за движениями патрона. Услыша в трубке незабытый певучий голос, Егор Ильич побледнел и слабым мановением руки отправил Чубрашина из кабинета.

— Это ты, Светлана? — спросил осторожно, допуская звуковую галлюцинацию.

— Ну я, я, кто же еще… Папа, мне нужна твоя помощь.

Его девочка вернулась!.. Вязкий комочек в подреберье вдруг взорвался тысячью мелких иголок. Егор Ильич охнул и прижал руку к животу. Как будто не было четырех лет разлуки, все по-старому. Требовательная, дерзкая интонация раздраженного на весь мир человечка. Малая кровиночка потянулась к родовому стволу.

— Папа, что с тобой? Ты понял, что я сказала?

Егор Ильич кое-как перемогся.

— Какая помощь, зайчонок? Ты где?

— В Москве… Папа, ты слышал про бойню в С.?

— Да, конечно.

— Мне надо знать, кто это сделал.

Ах вот оно что Похоже, глупая девочка ищет возмещения убытков. Она не подозревает, что разборка в С. всего лишь эпизод в череде подобных происшествий, случившихся в последние месяцы. По этому поводу у Егора Ильича, естественно, имелись свои соображения, которыми он не считал нужным с кем-либо делиться.

— Радуйся, что осталась жива, зайчонок, — буркнул в трубку, поглаживая живот, силясь разогнать впившиеся в кишки иголки.

— Папа!

Он испугался, догадавшись, что сейчас она может повесить трубку и исчезнуть еще на четыре года. Льстиво прогудел:

— Хорошо, хорошо, но это же не телефонный разговор. Ты можешь ко мне подъехать?

— Папа, обещаю, мы встретимся, но не раньше, чем выполнишь мою просьбу.

— Похоже на шантаж, — пошутил Егор Ильич и лучше бы этого не делал. Нарвался на суровую отповедь.

— Не надо, папа. Ты же понимаешь, чего мне стоило обратиться к тебе. Но если не хочешь помочь, то…

— Погоди, остановись… Дай сообразить…

В действительности он уже принял решение: он сделает все, чтобы не потерять дочь вторично, тем более, первый шаг к воссоединению она сделала сама. Главное — протянуть время, не раздражать ее понапрасну. В этой ситуации полезным мог оказаться один-единственный человек — Гарий Львович Гаркуша, хранитель древностей, бывший кадровик из 5-го управления. Старик давно не у дел, на пенсии, но пока не сдох. Больше того, по слухам, нацелился на вечную молодость: появляется то тут, то там с юными красотками, играет в рулетку и виагру запивает коньяком. Похоже, с азартом наверстывает упущенное во времена суровой бескопромиссной чекистской зрелости, да разве теперь наверстаешь? Его товар — информация, но не всякая, а очень дорогая и только для избранных.

— Есть один человечек, — сказал Егор Ильич в трубку, — но очень противный.

— Говори дальше, слушаю.

— Я попробую с ним связаться, но по телефону он ничего не скажет. Давай поедем вместе.

— Я поеду одна.

— Как знаешь, зайчонок. Учти, он заломит бешеную цену, сразу не соглашайся.

— У меня есть деньги.

Егор Ильич усмехнулся в усы.

— Дело не только в деньгах… Если не поторгуешься, примет за несолидного клиента. Может сбагрить пустышку.

— Мне не сбагрит. — От тона, каким дочь произнесла эти слова, у Егора Ильича сдавило сердце.

После дотошных расспросов через цепочку через Дверь ей открыл старикашка лет семидесяти пяти — или восьмидесяти, или девяноста, кто же разберет их возраст? — похожий на зачервивленную сыроежку, на которую напялили очки.

Если вы действительно дочь многоуважаемого Егора Ильича, это большая честь для меня, — произнес он церемонно, пропустив ее в коридор и тщательно замкнув многочисленные запоры. Старичок-сыроежка был облачен в неописуемо яркой расцветки домашний халат с кистями.

— Да, я дочь, — подтвердила Света.

— Поздненько пожаловали, видно, дельце срочное?

Улыбка у него была такая же, как если бы ухмыльнулся покойник перед самым захоронением. Но зубные протезы отменные, это она оценила.

Повел ее в гостиную, сплошь задрапированную голубыми шелковыми тканями. Такого убранства Света никогда не видела, но ее женское любопытство дремало. В квартире было необыкновенно тихо и пахло, как в прачечной. Ничто не говорило о том, что здесь, кроме них, есть еще кто-то, но когда они уселись за треугольный, на гнутых ножках столик, где хозяин заранее приготовил вино и легкие закуски, в оставленную полуоткрытой дверь, неслышно ступая, вдвинулся огромный мраморный дог, внимательно поглядел на Светика белесыми глазами, мощно зевнул и растянулся на полу.

— Какой славный песик!

— Людоед, — похвалился старик. — Однако жрет много. Не прокормишь говнюка. Все так дорожает… Иногда, знаете ли, Светланочка, вывожу попозже на улицу — и спускаю с поводка. Побегает где-то полчасика, возвращается, морда в крови, но сытый. Особенно почему-то беспризорников любит драть. Беспризорник для него, как орешек, на один зубок.