Анатолий Афанасьев - Радуйся, пока живой

…Санин принял к сведению информацию, полученную от генерала, но она не имела для него практического значения. Китайцы — так китайцы, пусть хоть черти с рогами, но Зенковича он уберет. Его не надо было убеждать в необходимости этой акции. Зачуханный бомж, получив-ший в свои руки непомерную власть, способен, как та знаменитая кухарка Ильича, натворить таких бед, перед которыми гайдаровско-чубайсовские реформы покажутся сущей безделицей. Изучая Зенковича на фотографиях, сделанных ребятами из «Варана», он испытывал к нему холодную, ровную ненависть, но не как к своему кровному врагу, а скорее как к какой-то экзотической ядовитой гадине, заползшей в человеческое помещение и готовой ужалить любого, кто подвернется на пути. Сытое красивое лицо, наглая улыбка, небрежная, располагающая к себе манера одеваться, — ах ты сука, Геня Попрыгунчик, считай, что уже допрыгался, дотрахался, дожрался… Ночью Санин получил печальное известие о том, что его безалаберная подружка попала в аварию и теперь лежит в реанимации в 1-й Градской больнице при последнем издыхании. Он позвонил и переговорил с дежурным врачом, который заверил, что они делают все возможное, но отчаянную девицу так перекособочило, что если даже она очухается (а это вряд ли), ближайшие года полтора ей предстоит передвигаться в инвалидной коляске, а уж дальше — как Бог даст. На всякий случай Санин пригрозил врачу, сказал, что к вечеру заглянет и лично проверит, чем они там занимаются, на что тот, по-видимому давно привыкший к подобным смутным угрозам (о времена! о нравы!), лишь устало возразил:

— Если нам не доверяете, можете забрать ее хоть сейчас.

Настроение у Санина было ужасное, и с самого утра он стал делать ошибку за ошибкой, любая из которых была непростительна для специалиста его уровня. Во-первых, заторопись, прибыл на трассу за целый час до операции. Второе, поддался эмоциям и взял напарником Гришу Тополя, своего любимчика, который последнее время хандрил и нуждался, скорее, в обследовании у психодиагностов, а не в оперативной встряске. Третье, и, пожалуй, самое главное, на утренний инструктаж «мамочка» Дарья Тимофеевна зачем-то притащила эту девицу, Лизу Королькову, помощницу прикомандированного Лихоманова, и Санин ее не выгнал, будто морок на него нашел. Против самой девицы у него не было возражений, Санин давно заочно приглядывался к ней и намеревался в ближайшем будущем предложить ей перейти под его начало; но в этот

раз он нарушил собственное незыблемое правило: на последней «указивке» имели право присутствовать только непосредственные участники акции. Никаких лишних ушей и глаз, даже самых проверенных. И когда капитан Королькова осмелилась задать нелепый вопрос, он насторожился, но опять же не принял мер к ее временной изоляции, что, кажется, должно было произойти автоматически. Вопрос прозвучал такой: /

— Павел Арнольдович, простите пожалуйста, но я хотела бы знать, проводилась ли с объектом идентификационная экспертиза?

Полковник удивился:

— Вы хотите знать?

— Если можно.

Лизе он не ответил, обернулся к «мамочке».

— Дарья Тимофеевна, за этот детский сад получите строжайшее взыскание.

Меченок глубокомысленно кивнула, на том дело и кончилось.

Были и другие мелкие погрешности, и они, в скором времени сойдясь в одно, привели к серьезному проколу.

В захвате участвовали девять человек из «Варана», счастливое число. Трое снайперов под началом Васи Коняхина заняли свои позиции еще с ночи. Майор Степа Чубукин с двумя помощниками отвечал за «аварию» и обеспечивал отход. Точку в акции предстояло поставить самому полковнику вместе, естественно, с Дарьей Тимофеевной, а Гриша Тополь на подхвате. Ничего сверхсложного, план прямолинейный, как кукурузный початок.

Недоразумения начались с того момента, как явились на место с часовым запасом времени. Санин не придумал ничего лучшего, как усесться за столик в открытом кафе и угостить мороженым молодого Гришу Тополя. Дарья Тимофеевна бесследно растворилась в сутолоке начинающегося рабочего дня. Час — это, разумеется, приблизительно, туда-сюда десять минут. В одиннадцать тридцать у Зенковича был назначен прямой эфир в телепрограмме «Россия в двадцать первом веке».

Вот тут Санин и заметил, что молодой напарник то ли не выспался, то ли опять блажит. Среди бойцов «Варана» двадцатисемилетний Гриша Тополь выделялся замкнутым характером и необъяснимой тягой к абстрактным знаниям. В часы отдыха его трудно было представить без книги в руках. Причем читал он не модную макулатуру в ярких обложках с изображением супертёлок и железных парней с автоматами, а серьезные философские трактаты либо толстенные труды по истории, чуть ли даже не Карамзина с Соловьевым. Боевые друзья относились к его странному увлечению уважительно, сочувствовали, советовали, как сохранить зрение, и наделили кличкой «Библиотекарь». Возможно, избыточное умственное напряжение и привело к тому, что Гриша стал сомневаться в вещах, о которых обыкновенному воину и задумываться грех. Родители у него в Ульяновске, близких друзей не было, побратимы по «Варану» не в счет, это родня, поэтому с заковыристыми вопросами Гриша, как правило, обращался непосредственно к командиру, чувствуя его расположенность и не опасаясь глупых шуточек. Тем более, что полковник сам был достаточно подкован в теоретических умственных проблемах. К примеру, совсем недавно Гриша поинтересовался его мнением о Божьем промысле. Допустим, сказал Гриша, если Бог существует, а это бесспорно, тому есть множество очевидных доказательств от обратного и собственное Гришино внутреннее нравственное чувство подсказывает, что это так; то тогда как объяснить противоестественные преступления, которые Господь попускает? Гриша сказал, что не имеет в виду мелкие случаи, обычные убийства, извращения и святотатства, совершаемые отдельными людьми из-за недостаточного гуманитарного развития, а глобальные события, вроде избиения, распыления целых народов, что бывало прежде и сейчас происходит в России. Какой может быть смысл в том, что Творец, подобно пьяному мужику, в неистовом слепом порыве уничтожает собственные прекрасные творения?

— Очищение, искупление грехов, — сказал Гриша хмуро, — это все понятно. Я также согласен, что человек должен отвечать за грехи предков и за то, что произойдет с его детьми, но когда могучая цивилизация стирается с лица земли, будто чернильное пятно, это выше моего разумения. Я не ропщу, но душа не принимает… В чем тут смысл, Павел Арнольдович?

Санин не замедлил с ответом.

— Сам же говоришь, выше твоего разумения… Значит, нечего и голову ломать. Помнишь, как у классика: «Есть многое на свете, друг Горацио, что непонятно нашим мудрецам».