Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

— Будем надеяться, что станет, — воинственно процедил Гольвег.

— Один из адъютантов Хорти знает этого человека в лицо. Единственное, чего он не знает, что этот партизан уже второй год является агентом гестапо.

— И это существенно.

— Что же касается вас, Розданов, то ваша задача подстраховывать Гольвега в должности адъютанта. Впрочем, каждую роль вам распишут. Не верьте, что лучшие режиссеры мира работают в берлинских и лондонских театрах. Все лучшие давно собраны в службе безопасности. Они способны устраивать такие спектакли, какие ни одному драматическому режиссеру даже не снились. Однако не будем забывать о скромности.

Вражеские штурмовики все наседали и наседали. Город, как мог, отбивался от них огнем зенитных батарей, пальба которых напоминала Скорцени надрывный кашель тяжело больного человека — чахоточный и безнадежный. Он не сомневался в том, что удержать Будапешт не удастся. Ни остановить русских на подступах к городу, ни удержать. Падение венгерской Цитадели — вопрос времени.

Однако же и время ценилось сейчас на вес сотен тысяч человеческих жизней, на судьбу империи, на историю рейха. И он, штурмбаннфюрер СС Скорцени, воин, принадлежащий к «посвященным второго класса» — из тех, кто погибает, оставаясь в вечной памяти великой расы арийцев; и кто сражается за идеи национал-социализма, достигнув высшего мастерства в умении убивать и умирать, — чувствовал себя человеком, взвешивающим целую эпоху истории неоспоримостью вверенных ему фюрером полномочий.

— Однако появление в Будапеште посланника Тито — это всего лишь первая часть операции. «Офицер-югослав» предстанет в роли банальной наживки. А главным охотником станете вы, Штубер, возглавив группу захвата Николаса Хорти, — молвил Скорцени, продолжая «Тайную вечерю» четырех заговорщиков. И Будапешт еще не знал, что в сравнении с тем, что они замышляют, все эти налеты авиации покажутся ему глупой детской забавой. — Это нужно будет сделать в самом центре столицы. Средь бела дня. Чтобы адмирал Хорти ужаснулся вашей наглости. Чтобы он понял: захват его сына — последнее предупреждение не только лично ему, но и всем, кто надеется спасти свою шкуру ценой предательства Германии.

— Надеюсь, этому «провинциальному мерзавцу», как выражается наш русский коллега, подскажут, что похищение сына — перчатка, которую ему швырнули в лицо, — согласился Штубер.

…Итак, выбор сделан: к власти придется приводить Ференца Салаши. В Берлине свой окончательный выбор остановили именно на нем, на руководителе партии «Скрещенные стрелы», этом сборище нилашистов.

Скорцени не знаком был с этим человеком, и даже не стремился познакомиться с ним. Пока не стремился. Зато придирчиво изучил его досье. Правда, кроме сугубо биографических данных этого армяно-венгра, дослужившегося до майора в Генеральном штабе венгерской армии, да впечатляющего списка его любовниц, ничего стоящего внимания об этом человек он не узнал. Однако стала ясна общая картина. Чего стоит хотя бы тот факт, что люди из «Скрещенных стрел» (более идиотского названия для партии придумать действительно невозможно!) считают себя фашистами, «последователями германского национал-социализма, только на венгерской почве» — как говорилось в донесении, составленном одним из агентов Хёттля. Что они являются последователями дуче Муссолини, но довольно сдержанно относятся к Гитлеру, которого тоже воспринимают как одного из последователей того же дуче. И Сталина.

«А ведь Салаши уже наверняка мнит себя вождем нации, — подумал Скорцени, — и твердо намерен объявить об этом всему миру, как только сумеет занять место адмирала Миклоша Хорти. Он уверен, что время его настало, и ждет удобного часа. И что удивительно: тысячи, миллионы людей с ужасом осознают, что время их истекает вместе с истечением войны, лишь новоявленный «отец венгерской нации» убежден: оно только-только настает, — отбросил Скорцени папку с досье на краешек стола. — Вот уж правду говорят: каждому свое время — для жизни, для восхождения и для смерти».

Вчера Хёттль вызывался свести его с Салаши, однако штурмбаннфюрер отказался. Еще не хватало выслушивать идеологические бредни этого псевдодуче. И потом, если понадобится, «отца нации» позовут, приведут, доставят в наручниках и поставят перед ним, Скорцени, на колени.

Единственное, что он сделал, так это запросил в местном гестапо досье на Салаши и внимательно всмотрелся в фотографию. Лицо заурядного конокрада, цыгана-полукровка, в ипостаси которых предстают теперь четверть мужчин Венгрии. Нация полукровок, состоящая из цыгано-венгров и венгро-цыган, с миллионным конгломератом иудеев в самом центре столицы страны — вот что такое современная нация венгров!

«В крови твоей матери тоже венгерская кровь», — напомнил себе Скорцени. Но это не вызвало в нем чувства принадлежности к венгерской нации. И не изменило отношения к венграм-полукровкам. Единственное, что открылось ему в связи с этим воспоминанием, — он вправе решать судьбу Венгрии в не меньшей мере, чем любой из этих вшивых салашистов.

«Каждому свое время… Стоит ли винить Салаши в том, что он рвется к власти? Война — это его время. Как, впрочем, и твое. Кем бы ты был, не будь войны? „Радуйтесь войне, ибо мир будет страшным”. Жаль, что эти слова впервые произнесены Геббельсом, а то можно было бы считать их своим родовым девизом».

— Здесь Штубер, — прервал его раздумья телефонный звонок. — Группа готова.

— Что обещает нам агент Хорват?

— Только что подтвердил, что встреча генерала состоится в ранее названном им «Храме».

— Хорват со своими людьми пусть войдет в «Храм» и останется в нем. Обе группы — захвата и прикрытия — к «Храму».

— Выполняем, господин штурмбаннфюрер.

Скорцени положил трубку и молча уставился на висевшую на стене картину. Золоченая пластина, прикрепленная к нижней части массивной рамы, свидетельствовала, что это была репродукция картины Франсиско Гойя «Дон Бартоломе Суреда». В расхристанном пальто, со шляпой в руке, дон Суреда выглядел в этой комнате еще более нелепо, чем его прототип в жизни.

«Интересно, из какого музея Европы утащили эту копию ценители искусства от службы безопасности?» — задался вопросом Скорцени, ясно осознавая, что думать-то он должен сейчас совершенно о другом.

Через несколько минут он уже сидел в черном забрызганном грязью «хорьхе». Любой полицейский мог решить, что машина только что проделала сотни километров по сельским дорогам и в Будапеште оказалась проездом. Машин с таким внешним видом в городе сейчас было немало. Правда, «хорьх» Скорцени уже давно не появлялся за пределами города. Тем не менее, пытаться разглядеть его номер было делом почти безнадежным.