Василий Веденеев - Казино «Бон Шанс»

Дома его встретили с радостью. Жена тут же затеяла пироги, а малыш не отходил ни на шаг, держась за руку отца и постоянно заглядывая в глаза, словно спрашивая: ты опять не исчезнешь надолго, оставив меня одного с мамой, дедой и бабой?

Дочь давно уже вела себя с отцом более сдержанно, и это несколько обижало Петра. И он подумал, что былая близость между ним и дочерью тоже безвозвратно уходит, особенно после ее замужества, и теперь может вернуться уже нескоро. Наверное, они вновь сблизятся, когда у нее появятся свои дети и он станет любящим дедом? Дай-то Бог!

Жена ни о чем не расспрашивала, даже увидев забинтованное плечо, только, отвернувшись, тихонько заплакала, и он был очень благодарен ей, что она не закричала о; том, что надо бы пожалеть детей, что в голове давно полно седых волос, что…

Поработать с привезенной с собой дискетой удавалось лишь поздно вечером, когда все ложились спать. Только жена еще возилась на кухне. Тогда он потихоньку включал компьютер, вставлял дискету в щель дисковода и пытался «расколоть» шифр защиты, поставленной Ояром. Однако все предпринимаемые попытки не приносили успеха, и Петр начал впадать в уныние.

Впрочем, здраво поразмыслив, он решил: нет никакого смысла сидеть по ночам у компьютера и смотреть на опостылевшую надпись о неправильной команде на экране дисплея. Лучше опять попробовать вспомнить всю историю своего знакомства с Ояром Юри, начиная с того момента, как они впервые увидели друг друга, и до последнего слабого пожатия руки на носилках скорой, увозившей его друга в небытие. Вспомнить досконально точно, восстановив в памяти каждый жест, каждое слово, каждую их встречу и вдвоем, и втроем — как ни больно вновь бередить незажившие душевные раны постоянными воспоминаниями. Впрочем, заживут ли они вообще?

И он начал вспоминать. Брал сына за руку и вел его гулять — в отличие от Москвы за городом уже легла зима, пусть влажная, с неизбежной российской грязью на дорогах, но зима. Петр лепил ему больших и маленьких снеговичков с ручками-веточками и, катая снежный ком, словно сбивал в ком воспоминания, чувствуя, как с каждым днем они становятся все ярче и отчетливей, словно многое из того, что ему удалось припомнить, произошло только вчера. Иногда его это пугало — до того ярко вспоминалось нечто, казалось, давно забытое. Временами ему чудилось, что он занимается чем-то запретным, нехорошим, но, в конце концов, ведь это были воспоминания и его жизни?! Ведь он не мог вспомнить того, что происходило с тем же Ояром в его отсутствие!

К тому же Петр каким-то непонятным, интуитивным образом чувствовал, что Юри, зашифровывая дискеты, сам неизбежно обращался к воспоминаниям счастливой и беззаботной юности — так уж устроен человек: он всегда будет вспоминать молодые годы. А Ояр жил тогда, как тот веселый чижик, которого Петр подманил в новую клетку и привез с собой, подарив малышу. Чижик заливисто щебетал, перепрыгивая с жердочки на жердочку, и все время напоминал ему об ушедшем навсегда друге.

Однажды, играя с сынишкой в войну, Меркулов вспомнил, как гордился Юри своим первым пистолетом — они тогда только недавно стали офицерами и получили личное табельное оружие. Эту страсть к пистолетам он пронес через всю жизнь: не зря же в его вещах нашелся новенький «вальтер», из которого потом хрипатый Арвид и выпустил пулю в Петра. Помнится, еще играли, старательно запоминая номера своих пистолетов. Номер своего первого и номер пистолета Ояра Меркулов помнил, как номер телефона любимой девушки. Может быть, попытаться?

Вечером, приготовив компьютер к работе, он набрал на клавиатуре «ПМ ИК 10003» — и свершилось чудо: с экрана дисплея исчезла надоедливая надпись о неправильной команде, но зато появилась другая — «Дайте следующую команду». Ура, первая победа одержана! Но кто знает, сколько уровней защиты предусмотрел Ояр для собранной им информации: два, три, пять, десять? Для него вся жизнь была игрой, он так и остался взрослым мальчишкой, и здесь тоже мог проиграться. Тем более первый уровень шифра достаточно прост для профессиональных взломщиков дискет, которых на западный манер называют хакерами. Стоит случайно подобрать набор букв и цифр и ларчик откроется! Нет, Ояр вряд ли так просто спрятал информацию, это не в его характере.

Несколько дней после этой удачи Петру не удавалось продвинуться ни на шаг. Дискета была словно заколдованной. Сколько он ни бился, ничего путного не получалось.

В тот вечер он опять сидел за компьютером, с ненавистью глядя на дисплей, где светилась надпись «Дайте следующую команду!», курил сигарету за сигаретой, пытался выбивать на клавиатуре любимую песенку Ояра, которую тот всегда напевал после первой же рюмки: «Обнимай свою девчонку и пускайся в пляс! Если нет своей девчонки, обнимай матрас».

Как только он закончил фразу, экран мигнул и выдал: «Дайте следующую команду». Неужели еще одна удача? Окрыленный ею, Меркулов вскочил и начал мерить шагами комнату, стараясь ступать потише, чтобы не разбудить домашних. Песенка Юри! Песенка? А ведь он еще обожал стихи и всегда читал их Ирине, причем в собственном переводе, что было предметом его особой гордости.

Стоп! В переводе! С какого он переводил? Точно не с китайского — Петр прилично знал китайскую поэзию, и они вместе занимались ею с Ояром, а тот не стал бы пытаться произвести впечатление на Ирину, выдавая то, что известно и его приятелю. Тогда английский? Тоже нет! С английского переводили множество поэтов и спорить с переводом Пастернака вряд ли бы решился парень из Риги. Хотя, чем черт не шутит, Ояр был способен и не на такое, чего уж там не поспорить в переводе с нобелевским лауреатом?

Значит, он переводил с латышского, это же его родной язык! Как-то он даже упоминал имя поэта, стихи которого особенно любил.

Забыв обо всем, Меркулов кинулся к энциклопедии и справочникам, благо у тестя была весьма приличная библиотека.

Где искать, какого поэта искать? Наверное, советский период стоит сразу отбросить — тогда поэтов из республик тоже переводили пачками, а Ояр желал именно выделиться, и стихи, помнится, были не столь отдаленно романтическими, а в чем-то созвучными их эпохе. Значит, нужно искать среди поэтом нашего века? Впрочем, покопавшись в книжках, Юри мог выучить наизусть и Николая Гумилева или Игоря Северянина, которых не издавали, и сделать вид, что перевел с родного языка неизвестного поэта.

Нет, на такое он не мог решиться! Хотя бы из-за Ирины — она была неглупа и хорошо начитана, поэтому обман в любой момент легко мог раскрыться и обманщик столь низко пал бы в ее глазах, что уже никогда больше не поднялся, и она просто проходила бы мимо него, как проходят мимо тени. Кого же из поэтов он переводил?