Богдан Сушинский - Севастопольский конвой

– Поскольку баржа самоходная – то обязательно, я даже успел заметить антенну над ходовым мостиком.

– Тогда нападение наше должно происходить молниеносно, чтобы их радист не успел выйти на связь, иначе…

– Правильно мыслишь, боец, – поддержал его майор. – Пока что нам нужны тридцать добровольцев, которые, вместе с членами штаба, первыми ринутся на врага. Преимущество будет отдаваться разведчикам, десантникам, морским пехотинцам, словом, всем, кто хоть немного владеет приемами рукопашного боя, кто сумел сохранить силы. Предупреждаю: у румын человек двадцать. У них пулемет и несколько автоматов, так что штурмовая группа по существу идет на гибель.

– Вот умеешь ты, командир, перед боем «подбодрить» и «обнадежить» – притворно вздохнул Жодин. Майор помнил эту фразу, которой Жорка завершал каждое напутственное слово командира перед атакой или диверсионной операцией и которая уже превратилась в ритуальную.

– Да, это я умею, – в тон ему ответил Гродов. – Добровольцев прошу собраться здесь, у рундука с песком. К слову, во время штурма каждому бойцу советую взять в карман пару горстей песка. Бросок его в лицо, особенно в глаза, противника, подарит вам несколько мгновений для нападения. Вроде бы старый уличный прием, однако же действует…

– Слушай, камандыр, мы – добровольцы, панымаешь? – протолкался к Гродову широкоплечий грузин. – Красноармеец Горидзе перед тобой стоит. Вместе со мной – земляк, Вано Шешуашвили. Первыми пойдем.

– Ефрейтор Конюхов, – появился вслед за ними приземистый веснусчатый парнишка. – Пулеметчик я, на зенитной спарке служил. Мне бы только до их пулемета дорваться, и тогда мы еще повоюем.

– И мы действительно повоюем, – поддержал его настрой майор.

Добровольцев оказалось больше, чем он предполагал. Вместе с Комовым они тут же начали делить их на боевые группы-пятерки, две из которых, во главе с пулеметчиком, должны были броситься на пулемет; две во главе с рулевым – в машинное отделение. Остальные под командованием Гродова должны были захватить ходовой мостик и ликвидировать охранников.

Когда все приготовления, казалось, были завершены, механик вдруг заглушил двигатель баржи, и она легла в дрейф. Чем он был вызван, этого Гродов понять не мог. Вряд ли румынское командование решится втиснуть в трюм баржи еще одну группу пленных, он и так забит до невозможности.

Прошло около часа, когда, судя по выкрикам, которые начали долетать с палубы, а также по гулу постороннего мотора, к борту «Сатул-Маре» пристало какое-то суденышко.

– Скорее всего это портовый вестовой катер, – объявил Гродов, – значит, мы действительно находимся на рейде Одессы.

– Да какие тут могут быть сомнения? – оживился слегка приунывший было Жорка Жодин. – Боже ж ты мой! Я уже слышу, как с Пересыпи доносится запах бычков, которые жарит мать моего друга, Софа Кефальчик, чтобы затем продавать их на пересыпском базарчике. А как она умела готовить кефаль, за что и получила свое прозвище! Нет, так, как умела приготовить кефаль Софа, так в Одессе не умел никто.

– Слушай, – взмолился Горидзе, – прекрати душу голодного мужчины терзать, а?!

Попросив бойцов попридержать свои страсти, майор напряженно прислушивался к тому, что происходит на палубе. У него почему-то появилось предчувствие, что этот визит портового гонца каким-то образом связан с его, Гродова, пребыванием на борту баржи «Сатул-Маре». То, что за несколько дней до этого рейса о его пребывании в Очаковском лагере стало известно румынскому командованию, и в частности контрразведке, – Гродову было ясно. Не зря же комендант пытался зверствовать в отношении него. Не ясно было только, почему его тут же не изъяли из числа пленных, почему допустили на борт этого корыта? Правда, подполковник Ройляну настроен был расправиться с ним лично, однако после вмешательства офицеров СД – подполковник сам посетовал на них – вынужден был слегка поостыть.

Наконец-то сверху донеслись резкие слова команд, забегали по палубе моряки, и вскоре где-то внизу, под кормой, снова заработал винт. Однако время шло, а ничего такого, чтобы проясняло бы причину стоянки, на барже не происходило.

Ожидание становилось все более утомительным; минуты превращались в звенья вечности. Дмитрий уже готов был признать, что предчувствие обмануло его, как обманывало уже не раз, но дверь надстройки вдруг приоткрылась и звонкий, почти мальчишеский голос по-румынски объявил:

– Майор Гродов, вас просит к себе капитан баржи!

Слово «просит» Дмитрий тут же списал на вежливость юного конвоира, но само приглашение заставило забурлить и кровь и сознание.

– Я – майор Гродов! Уже выхожу! – буквально прорычал в ответ десантник и тут же обратился к членам штаба восстания:

– Капитан Комов, сержант Жодин, подготовьте людей, как перед решающей атакой. Попытаюсь договориться о выносе тела убитого, которое уже начинает разлагаться. В этом и будет заключаться наш шанс. Будьте уверены: со своей стороны сделаю все, что смогу, отвлеку на себя как можно больше врагов.

Выйдя на палубу, майор, прежде всего, глубоко вздохнул и, опьяненный свежим морским воздухом – прохладным и соленовато-влажным, – осмотрелся, как бы любуясь открывавшимся береговым видом. И сопровождавший Дмитрия мичман не торопил его. Городские окраины уже остались далеко за кормой, впереди, при свете неяркого заходящего солнца, открывались плавни Сухого Лимана и крыши какого-то селения… Однако на самом деле десантника интересовали не красоты степных берегов, а палубное устройство баржи.

– Итак, почему меня извлекли из этого гнилого мешка? – как бы между прочим, поинтересовался майор, кивая в сторону трюмного тамбура.

– С вами желает побеседовать румынский морской офицер из русских, командор, барон Романовский, – неспешно объяснял мичман, наблюдая за тем, как из жилого отделения баржи выходит сам барон – невысокий, коренастый, но облаченный не в одеяние румынского морского офицера, а… в знакомый десантнику по фильмам мундир полковника Белой гвардии. – Он специально прилетел из Бухареста, чтобы увидеться с вами еще здесь, на борту «Сатул-Маре».

– Да-да, – уже по-русски подтвердил барон, представая перед все еще внушительной фигурой Гродова. – Специально из столицы, чтобы не терять времени и не позволить этим коновалам, – повел он подбородком в сторону двух конвоиров, прохаживавшихся по палубе возле тамбура, – демонстрировать по отношению к вам своеволие победителей.

– И какие же намерения привели вас на этот «Титаник», господин полковник? Или все-таки командор?

– Теперь уже привычнее «командор», – обронил Романовский, давая понять, что речь сейчас не о титулах. – Или барон, если это не претит вашему большевистскому воспитанию.