Олег Алякринский - Гастролер

— Каким образом? — Я даже заулыбался. Егор, как всегда, говорил дело.

— Бизнес этих юношей, стреляющих по паре долларов с интуристов, на первый взгляд может показаться мелочью, но ведь капля камень точит, и если эту торговлю поставить на поток и под жесткий контроль, го из этого много можно выжать, — рассуждал Егор, — не меньше, а, может быть, больше, чем от квартирных краж. Да и перспективы у такого рода бизнеса — невероятные, Гера… С этого, между прочим, начинали многие короли итальянской мафии!

— Что, все еще хочешь из меня сделать строителя русской мафии? А, Егор? — говорю. — И зачем тебе это нужно? Ты же уважаемый ученый, профессор, в загранку ездишь… Чего тебе-то с нашего воровского дела?

— Затем, Гера, что я люблю Россию, но не советскую, а тысячелетнюю, — очень серьезно ответил Нестеренко, поправляя очки. — Помнишь наш давнишний разговор на Соловках про восстание сорняков? Не забыл? Так вот не вижу я для нее, многострадальной, никакого иного пути освобождения от сорняков, кроме как создания артели сильных, толковых, предприимчивых, да по-своему жестоких, но и справедливых людей, которых нынешняя власть никогда… понимаешь, Гера, никогда не допустит к управлению экономикой страны. Потому что понимает: эти толковые люди их вмиг сметут, отгонят от бесплатной кормушки… Так что в русской мафии есть и мой, если хочешь, идеологический и патриотический интерес.

— И на что же ты надеешься? На воров в законе?

— Моя надежда связана с классом советского чиновничества, который растет числом и прирастает самовластьем прямо на глазах, — с ним и надо связывать задачу создания нашей мафии. Потому что корень мафии — алчный, а значит, продажный государственный чиновник. Их продажность — твой козырной туз, твой джокер, Гера. После двадцатого съезда, когда с режимом Сталина начали бороться в открытую, многие осмелели, уже не боятся ни пятьдесят восьмой статьи, ни десяти лет без права переписки, как в прежнее время боялись. Теперь все, кому не лень, гребут под себя, хотя и корчат благородных строителей коммунизма, но ведь в реальности сами на этой стройплощадке возводят небольшие частные коммунизмики. Вот и надо вам подумать, Гера, над тем, как бы поаккуратнее, но покруче взять в оборот эту публику. Ведь только карманными кражами да грабежами твою воровскую империю не построить… Тут одного воровского общака мало — нужна солидная, сравнимая с государственной казна. Так сказать, второй, или теневой, бюджет. А это миллиарды, да не рублей, а долларов. Поднимешь такую задачу — будешь вторым председателем Совета министров. Или даже первым…

Схема скупки и перепродажи валюты, разработанная мной по наущению Егора Нестеренко, оказалась до примитивности проста, и главное — в ней была сложная цепочка перекупщиков, когда никто из многочисленных барыг не знал своих последующих подельников ни по имени, ни в лицо. Сердцем созданного нами валютного «черного рынка» Москвы стала все та же «плешка», как наиболее посещаемый иностранцами район столицы. Юные «бегунки», или «рысаки», были первыми посредниками, или первой лапой. Они ошивались у центральных гостиниц, они же посещали все международные выставки на ВДНХ и в Сокольниках, все спортивные состязания в Лужниках, ходили на гастрольные представления зарубежных театров и повсюду втихаря скупали заграничные дензнаки по так называемому официальному курсу Госбанка СССР, то есть за сущие копейки. Собранный ими улов перепродавался дальше по цепочке «шефам». Те в свою очередь сбывали валюту «купцам». Эти и были основными держателями валюты, но пятьдесят процентов отдавалось ими моим «контролерам», собирающим деньги в воровской общак.

Был налажен и еще один крупный канал добычи валюты — «курьеры»: они работали с профессиональными контрабандистами с Запада, которые приезжали в СССР под видом туристов, коммерсантов, молодых специалистов и студентов. Я поначалу не мог взять в толк, почему Егор так настойчиво советует самим заняться скупкой валюты, как не понимал, зачем ворам нужны французские франки, западногерманские марки, английские фунты и американские доллары. Все равно в Союзе хождение инвалюты было под запретом… Но Нестеренко только усмехался и повторял неизменно: погоди, Гера, погоди, придет время — пустишь в ход свой валютный запас. А пока собирай валюту. Бумажку к бумажке. Пользуйся гем, что официальный курс смехотворно мал. Пройдет пять лет — не заметишь, как твои «грины» превратятся в чистое золото.

Но надеждам Нестеренко на то, что климат хрущевской «оттепели» будет все более благоприятным для предприимчивых людей Союза, не суждено было осуществиться. Словно кто-то подслушал состоявшийся в приватном кабинете ресторана «Прага» разговор известного московского ученого и знаменитого вора в законе — и в стране вдруг развернулась остервенелая охота на «валютчиков». Причем руководству Министерства внутренних дел даже поставили в вину то, что оно, мол, не справляется с поставленной задачей, и борьбу с контрабандой и подпольной торговлей валюты передали в ведение органов госбезопасности.

И гэбуха энергично взялась осваивать новое дело. Довольно скоро были установлены имена многих «царьков» или «королей», как называли негласных воротил «черного рынка». Но на первых порах их взяли только в оперативную разработку и никого не трогали. Возможно, подгоняли законодательную базу.

Одной из центральных фигур на московском валютном рынке в те времена был Женя Ракитов по кличке Косарь. Он начал заниматься коммерцией еще в школе, спекулируя фототоварами «Лейка» все на той же «плешке». Постепенно Косарь, попутно со скупкой товаров, стал приобретать и валюту, причем во все прирастающем количестве. Его-то Медведь одним из первых привлек к делу и негласно приставил к нему своих контролеров из числа проверенных уркаганов. Сорок процентов прибыли, отстегиваемой Ракитовым на общак, были для него не более обременительной податью, чем для других фарцманов московского валютного подполья. Оставшихся шестидесяти процентов хватало ему и на взятки участковым, и на поездки в Сочи, и на новенькие шмотки, и на шикарный выпивон в ресторане гостиницы «Москва».

Сколоченный капитал, состоявший из валюты и золотых монет, Косарь никогда не держал при себе, а хранил в специальном чемодане с искусно вмонтированной системой сложных замков. Саквояж постоянно «блуждал» по квартирам его приятелей и любовниц да по камерам хранения. Видно, наслышан был о повадках многих воров прежней поры, которые не видели ничего лучшего, чем закапывать свои сбережения в землю или переносить их в чемоданах с места на место, меняя вокзалы, кстати, и я ведь в свою бытность действующим медвежатником не был исключением!