Иван Козлов - Осколок ордена

Шепотом выругался водитель, на что Волин сказал тихо:

— А ты бы поступил иначе?

С реки послышался шум катера.

Волин поймал в оптику лодочника: ничем не примечательное лицо, чуть одутловатое, мешки под глазами.

— Кто он?

— Старый знакомый Рассадина. Был торгашом, отсидел, шеф дал ему шанс немного подзаработать... А вообще, это не наше дело. Наше дело — Бислана не упустить. Стреляй до того, как он возьмет кейс. Чтоб не вырывать его потом из рук.

— Денег жалко?

— Не думаю, что там все настоящие, но все же... Так, хорошо лодочник остановился, да?

Катер причалил к бетонному берегу, ибо в другом месте, там, где ждал его кавказец, была отмель. Лодочник, не выходя из катера и не глуша мотор, поднял кейс на уровень лица и, заметив, что Бислан держит одну руку в кармане, спросил:

— Ты, вижу, с оружием?

— Береженого Бог бережет.

— Ну зачем же нам идти на подлянку? Рассадин сказал, что мы вроде как все свои.

— Я своих как раз и боюсь.

— Это тоже понять можно. Деньги смотреть будешь? А то, может, тебе туфту подсунуть хотят?

Бислан наконец выходит из-за укрытия и идет к катеру. Уже протягивает руку к кейсу, и Волин готов спустить курок...

Но тут случилось неожиданное.

Непонятно откуда на воде появился летящий к этим двоим мощный армейский катер. Из бурьянов выскочили трое человек и тоже побежали туда же. Лодочник выругался, швырнул кейс под ноги Бислану, дал мотору полные обороты и на встречном курсе к появившемуся катеру помчался к другому берегу реки.

— Бей, — просипел водитель, — обоих бей!

Бислан успел схватить кейс, но так с ним и свалился на бетонную плиту. Лодочника выцедить оказалось немного сложнее: военный катер развернулся и полетел за ним, перекрывая обзор. И все же Волин изловчился выстрелить.

— Попал? — спросил водитель.

— Не знаю, — честно признался снайпер. — Но надо срочно линять, пока им не до нас. Что с винтовкой делать?

— Ты дурак, что ли? Без нее бы хоть уйти. Бежим!

А катер лодочника благополучно добирается до берега реки и выскакивает на песок. Только здесь мотор глохнет. Тут же рядом с ним оказываются и преследователи. Молодой рослый мужчина, видно, старший из них, первым подбегает к лодочнику и видит, что тот мертв, затылок его залит кровью.

— Ну как же мы... — обреченно говорит он, а кто-то тут же дает ему пояснение:

— Это не наша пуля, Павел Романович. Никто из наших стрелять не мог.

Мишка занес в подсобку мешок с луком, поставил его в ряд с другими и сказал завмагу:

— Все, Клара Павловна?

— Нет, Мишенька. Еще шесть мешков картошки. И — расчет!

— Так насчет картошки вроде уговора не было.

— За отдельную плату. Спасай, выручалочка ты наш! А то мои оглоеды глаза уже позаливали... Картошку отсюда пересыпать в контейнеры.

Мишка берет мешок с картошкой и под конвоем заведующей идет в торговый зал. Магазин уже закрыт для посетителей, и продавщицы возятся у стола: тут бутылка, закуска, рюмки.

— Без нас не начинать, — бросает им Клара Павловна и предлагает Гречихину: — Иди ко мне на оклад, а? Будут и деньги, и продукты, и... Посмотри, какие у меня красавицы работают! Да все разведенные.

— Я однолюб, Клара Павловна.

— Тем более иди! Знаешь, как наш женский коллектив тебя за это ценить будет?!

Ссыпав последний мешок в контейнер, Мишка моет в подсобке руки, направляется к столу, возле которого уже крутится заведующая.

— Я пойду, пожалуй. Пить чего-то не хочу.

— У нас так не принято. Как же ты свой конверт возьмешь?

Конверт с деньгами стоит под наполненной уже рюмкой. Гречихин вздыхает:

— Ну, разве что одну...

Где одна, там и три.

Домой он идет при ранних звездах, когда над аллейкой с разбитым асфальтом загорелись уцелевшие фонари. Впрочем, их, уцелевших, здесь мало, колдобин много, да еще разросшийся по краям неухоженный кустарник цепляет за одежду и пугает своей чернотой.

Не Мишку, конечно.

Когда в этой черноте запищала девчонка и послышались короткие мужские междометия, он тут же шагнул туда:

— Здесь проблемы?

Четверо парней напали на девчонку, зажали ей рот и рвали платье. Ответа на свой вопрос Гречихин ждать не стал. Первым делом он ударил того, кто держал девчонку. Одного хорошего удара оказалось достаточно. Девчонка, плача, побежала в сторону домов.

Парни в рукопашной ничего не понимали, зелеными дураками были они. Если б не металлический прут у одного и не финка у другого, Мишка завалил бы их в пять минут без проблем. Но с ножом и прутом пришлось считаться. Гречихин вырубил хуком безоружного, потом, перенеся тяжесть своего тела на одну ногу, другой переломил пополам идиота с железякой. Хороший был удар, самому понравился. Плохо оказалось другое: основная нагрузка выпала на протез, боль резанула тело так, что на какие-то секунды сковала все мышцы. И четвертый, с ножом, успел ударить его в предплечье.

— Да пошел ты!..

Может, Мишка бы придумал что похитрее, чтоб на дольше запомнилось этим идиотам, но по руке побежала кровь, глубоко резануло лезвие, и он по-простецки приложился кулаком в круглую морду, даже услышал, как хрустнуло там что-то, в этой морде. И поспешил домой, зажав рану. Господи, подумал он, только бы Ольга дверь открыла, а не Олежка, перепугается крови пацан...

Дверь открыла Ольга, глаза ее расширились, увидев, что в светлой рубахе стал красным рукав. Мишка влетел в ванную, уже оттуда попросил:

— Бинт тащи, и что там еще.

Олежка стал царапаться в закрытую дверь:

— Папа, тебе плохо?

— Все нормально, сынуля, все нормально!

— Па, у меня жвачка есть, тебе дать?

Ольга отгоняет сына от двери:

— Пойди картошку выключи, сгорит. И чай поставь. Мы с папой сейчас придем.

Ольга умница. Бинтует руку и даже не спрашивает, что и как случилось. В глазах только слезы. Он целует ее в макушку:

— Я заработал сегодня немножко и завтра еще принесу.

У нее вздрагивают плечики. Она устала с ним, как же она с ним устала, думает Мишка и гладит здоровой рукой ее волосы.

— Оля, наклевывается работа, честное слово, наклевывается...

И тут раздается звонок в дверь, тотчас второй, третий.

Оля поднимает глаза:

— Не по твою душу? Ничего не натворил?

— А черт его знает...

Жена идет открывать дверь, Мишка следует за ней, и Олежка тоже в коридор выбегает.

В проеме двери — милиционер.

— Этот? — спрашивает кого-то, кто за его спиной.

В комнату заходят юная девчушка, поцарапанная, в синяках, и женщина лет сорока пяти.

— Он, — говорит девчушка, а женщина, нечаянно толкнув Ольгу, бросается к Мишке. Ольга повисает сзади на ней:

— Да вы что! Что случилось! Миша не мог это сделать!

Женщина дородна, крепка, Ольгу вроде бы и не заметила. Обняла Мишку: