Сергей Майоров - Месть Акулы

Волгин кивнул. Производственные корпуса занимали несколько кварталов на окраине города и в лучшие времена обеспечивали рабочими местами тысячи человек, а выпускаемая продукция славилась по всей стране, да и в странах соцлагеря имела неплохой спрос. В начале девяностых завод начали активно разворовывать, процесс шёл азартно, с выдумкой и огоньком, так что сейчас флагман городской индустрии влачил самое жалкое существование. О былом величии напоминали только руины цехов, выпотрошенные складские помещения да корпус администрации, в котором арендовали помещения однодневные фирмы-мошенницы. Несколько десятков рабочих ещё числились в штате завода, месяцами ожидая грошовой зарплаты и кляня руководство. А руководство пыжилось, клянчило денег у государства и, потихоньку распродавая то, что ещё имело хоть какую-то цену, грезило о стратегических инвесторах, желательно — зарубежных, которые придут и все наладят.

— Мой отец, ныне покойный, при Горбачёве работал в обкоме КПСС, так что трудиться рядовым инженером мне не пришлось. С самого начала я пошёл по комсомольской линии, отвечал на заводе за спорт и художественную самодеятельность. — Градский не кичился прошлым и не стыдился его, просто перечислял факты из биографии, своим видом давая понять, что отрекаться от неё не намерен и время то потерянным не считает. — Наши футбольные, легкоатлетические и стрелковые команды регулярно занимали призовые места на первенствах города, а что касается самодеятельности, то здесь нам просто не было равных. Два танцевальных коллектива, команда КВН, певческий хор… Даже заводская рок-группа была, представляете? Используя закон о кооперативном движении, нам удавалось даже кое-что зарабатывать. Со временем я практически целиком переключился на сферу искусства, стал разбираться в финансовой стороне этой деятельности, оброс нужными связями. Если не ошибаюсь, только в восемьдесят девятом году мы дали порядка сотни концертов, из них шефскими, в воинских частях и колхозах, были не больше двадцати процентов, а все остальные являлись, как было принято тогда говорить, «самоокупаемыми». Если не ошибаюсь, тогда же, в марте восемьдесят девятого года, на завод устроилась Анжелика Мартынова. Попала к нам по распределению, окончив техникум, я не помню какой. Мне кажется, что как молодой специалист она собой ничего не представляла, но в танцах ей не было равных. Отец бросил семью, когда Мартыновой было лет десять, спустя восемь лет умерла мать. Мартынова закончила хореографическое училище, могла бы продолжить образование, но отказалась. Занималась самообразованием, выступала на каких-то дискотеках, ещё где-то… Честно говоря, я не интересовался подробностями, только помню, как она любила повторять, что всего в жизни добивается сама, подарков от судьбы не ждёт и мыслит себе карьеру великой танцовщицы. Мне это казалось смешным, но факт остаётся фактом: в нашем танцевальном коллективе она быстро стала суперзвездой. Даже помню, как на закате своей карьеры договаривался о концертах и люди требовали гарантий, что выступать будет именно Анжелика, а не дублирующий состав.

После разгрома путчистов в августе девяносто первого года я окончательно понял, что демократические преобразования в нашей стране приняли необратимый характер, и подал заявление об увольнении с предприятия…

С подносом, на котором стояли три кружки чая, сахарница и коробка шоколадных конфет, в кабинет вошла Марья Ивановна. Она посмотрела на Катышева, который засыпал в аквариум корм сразу из нескольких коробок, посмотрела на Градского — косвенного виновника сегодняшних неприятностей, на Волгина, с ботинок которого натекла изрядная лужа талого снега, и осталась невозмутима.

— Будьте любезны, — предложила она угощение, сделала паузу, чтобы убедиться в отсутствии других пожеланий гостей, и удалилась, держа спину прямо и вызывая в памяти королеву из литературного произведения, названия которого Волгин, как ни старался, припомнить не смог: «Со мною можно низко поступить, унизить же меня никто не сможет».

Сергей почувствовал стыд за поведение шефа и убрал под диван ноги.

Грязная лужа от этого не стала меньше или незаметней.

Градский продолжал рассказ:

— Я занялся предпринимательством и перепробовал множество сфер приложения своим силам, пока не остановился на шоу-бизнесе. Конечно, для уровня нашего городка такое определение звучит слишком напыщенно, но я буду употреблять его, чтобы было понятнее.

Собираясь с мыслями, Феликс попробовал чай. Напиток был очень горячим, пришлось дуть на ложечку, чтобы сделать с неё первый глоток.

— Несладкий. — Градский бросил два куска сахара, тщательно размешал и, подумав, поставил чашку на стол. — Итак, я занялся шоу-бизнесом. К середине девяностых годов под моим патронажем находилось несколько коллективов. Постепенно их количество сократилось, остались наиболее успешные проекты. Женские шоу-балеты «Сюрприз» и «Каприз», стриптиз «Недотрога», мужское шоу «Кентавры», найт-клуб сексуальных меньшинств «Гей, славяне!» и дуэт «Ставрида». Последние выступали до прошлого года, сейчас находятся в творческом отпуске.

— Видел их, знаю. — Катышев широко ухмыльнулся и, жестом под стать ухмылке, бросил рыбам щедрую порцию корма. — Мальчик и девочка. В КВД они выступали.

— Где? — Сперва Сергей подумал, что ослышался, чуть позже — что отстал от жизни. — Что, там теперь песни поют?

— Поют, да ещё какие прикольные! Только не в диспансере, а в «Кабачке вонючих декадентов». Неужели там не бывал?

— Бог миловал.

— А мне понравилось, только цены — атомные. Дуэт «Ставрида»… Помню-помню! Девочка там чёрненькая, носатенькая. Страшненькая такая, но фигурка хорошая! И песня у них какая-то стремная… — Наморщив лоб, ББ припомнил строчки кабачкового шлягера и пропел, отбивая ритм ладонью по стеклу аквариума:

— В своём творчестве они затрагивали аспекты, касающиеся моральных и этических проблем анального секса, — прокомментировал Градский с достоинством. — Тексты далеки от совершенства с точки зрения классической поэзии, но искренни. В то время это казалось нам актуальным, ведь такую тему никто не брался разрабатывать. А что касается черноволосой солистки, то это — Нина Алфераки, моя будущая жена.

Возникла пауза.

— Красивая, — сказал наконец Катышев с таким видом, как ни в чём не бывало.

Градский кивнул, словно ему принесли извинения, а он их согласился принять. Выпив чай и прожевав конфету, он возобновил повествование:

— Чтобы было понятнее, сразу скажу, что мне принадлежат части акций не только «Гей, славяне!», но и КВД, и «Позолоченного ливня».