Андрей Кивинов - Выбор оружия

– Чувствую, мы с ним еще увидимся, – вздохнул Волгин.

Галина Степановна вернулась из СИЗО [11] СИЗО – следственный изолятор. в четвертом часу вечера.

Славку арестовали три недели назад, один из его подельников находился в бегах, но следователь разрешил свидание – хотя обычно, говорили знающие люди, такое не практикуется.

– Как он? – Семен встретил пожилую усталую женщину в коридоре.

Армейский друг был в порядке. Попал в нормальную камеру, где авторитетом, конечно, не стал, но и не шестерил сверх меры; чморил слабых и уживался с сильными без особого ущерба для самолюбия.

– Славик нигде не пропадет, – улыбнулся Семен, выслушав скупой ответ женщины.

Отмечая дембель в компании школьных приятелей, Славка подрядился вместе со всеми «поставить» богатую хату. Пили они пятый день, деньги кончились, но продолжения банкета хотелось, и кто-то из собутыльников поклялся, что наводка верная, а дело – яйца не стоит. Выеденного. Собутыльники превратились в подельников. В квартире действительно было чем поживиться. Не тратя время на поиски тайников, набили два рюкзака подвернувшимися под руку шмотками и хотели слинять, но получился облом: прямо в подъезде нарвались на милицейский патруль. Что обидно – оказавшийся там не по вызову бдительных соседей или сработавшей сигнализации, а совершенно случайно. Славик сдался без боя. Другие – нет. Поэтому, наверное, всех и «закрыли», кроме одного, в суматохе сумевшего убежать. По мнению родственников и родителей, надобности в аресте не было. Фактически причиненный ущерб невелик, а то, что из четверых двое прежде судимы за подобные шалости, – роли не играет. Тяжелое наследие тоталитарного режима, и все такое прочее. Тем не менее прокурор прислушался к доводам следствия и арест санкционировал. Почему-то во всем мире полицейские органы не любят «квартирников», не хотят вникать в их трудности, душевные терзания и детские комплексы…

– Мне он ничего не просил передать?

– Сегодня освобождается мальчик из его камеры, он занесет письмо. Что у вас за дела, о которых мне ничего нельзя знать?

Промолчав, Семен скрылся в комнате. Врать не хотелось, но и правду не скажешь.

Славка молодец, что сумел написать. Прочитав весточку от друга, Семен сможет определиться, как быть дальше. Галина Степановна и так уже косо смотрит, хотя и не намекает, что загостился. Сегодня не намекает – а завтра скажет открытым текстом, характера ей не занимать. Вот только куда податься? Не в Утюги же свои возвращаться…

Гонец пришел ровно в шесть. Долговязый лысый парень в костюме с чужого плеча был весел и нагловат. По дороге он успел изрядно нализаться, да и здесь не растерялся – как увидел бутылку «Синопской», так к ней и прилип, высосал половину, прежде чем выдать грязный помятый листок, с обеих сторон исписанный Славкиным почерком. Галина Степановна, ясное дело, посланием заинтересовалась, но Семен был тверд, в руки не дал и сам при ней читать не стал, пообещав впоследствии пересказать то, что адресовано лично ей.

За чаем посланец, безбожно матерясь, рассказывал байки из зековской жизни и возжелал заночевать, но был выставлен за дверь. Оказавшись на лестнице, скандалить не стал, смылся на удивление быстро и тихо, чему Семен удивлялся до тех пор, пока не увидел вывернутые карманы своей куртки.

– Вот оно, тюремное братство. – Ущерб составил рублей тридцать, и кидаться вдогонку Семен не стал.

Уединившись в комнате, расправил листок, свернутый трубочкой.

– Интересно, как он его из камеры вынес… Буквы были мелкие, но разборчивые – как-никак половину службы Вячеслав провел штабным писарем.

«Привет, братишка! Вот и опять судьба-злодейка нас разлучила, а так хотелось выхлебать с тобой цистерну водки и вставить…»

По прочтении у Фролова вытянулось лицо. Армейский друган, с которым они рисовали такие грандиозные планы на будущее, его откровенно кидал. Понятно, что обстоятельства форсмажорные, но ведь не до такой же степени!

«Прости, братуха! Лавэ нужны на адвоката, и отдать твою долю я не могу. Они в надежном месте, даже мать не знает где. Скоро я выйду, и мы…»

Ага, плавали, знаем. Бабка надвое сказала, отпустят ли его на суде, могут и реальный срок влепить, без всяких условностей, да и до суда еще дожить надо. Кто знает, когда он состоится? Вон, люди по два-три года сидят, а ради Славика никто суетиться не станет… Ладно, выпустят – и что дальше? Где он деньги возьмет? У адвоката обратно попросит?

Из Чечни, где их полк воевал с октября девяносто девятого, ушлый Слава вывез три «макара», прибор бесшумной стрельбы, гранаты и патроны, которые должен был реализовать в городе до приезда Семена, заложив тем самым финансовую базу их будущего предприятия…

– Как раз хватит ларек открыть, – говаривал Слава, по вечерам глядя в темное чеченское небо. – Продуктовый, для начала. Потом, конечно, развернемся по-настоящему. Одну гранату надо будет оставить.

– Зачем?

– Сам догадайся. Эх ты, деревня! Придут бандиты денег требовать, ты говоришь: «Пожалуйста», лезешь как будто в кассу, а сам – херак им в морду «лимонкой» и кричишь: «Отскочи, падлы, я Басаеву ногу рвал и вас на куски порву!» Как ты думаешь, наедет на тебя после этого кто-нибудь?

…Оружие воровали вместе и прибыль от его продажи должны были разделить поровну. Фролов, на лишний месяц оставшийся в части и приложивший немало смекалки, чтобы скрыть факт хищения, рисковал не меньше пьяного дембеля, раскатывающего по просторам отчизны с арсеналом в мешке. Мог поехать и Семен, но решили, что лучше Славке, как располагающему неизмеримо большими возможностями по части незаконных сделок. В Утюгах за пистолет Фролов мог выручить бутылку самогона и ведро прошлогодней картошки.

Из письма следовало, что продано все, кроме одного ПМ. Он покоился в тайнике неподалеку от дома. Предчувствовал Вячеслав свой арест или вульгарно пробухал за три недели всю память, но так или иначе он оставил карту. Фролов снял с полки томик боевика «Дурной стреляет без повода», который Славка начал читать еще в Чечне и очень расхваливал. «От года своего рождения отними десять…» – гласило конспиративное указание. Семен сначала отнял, потом прибавил, но ничего не получалось, карта не желала обнаруживаться до тех пор, пока он просто не потряс книгу вверх тормашками. К одной из страниц оказался подклеен кусок кальки. Нарисовано было довольно толково – сказывалось штабное прошлое нынешнего арестанта. Семен легко сориентировался – вот только что делать дальше? Пойти и застрелиться?

Вячеслав предлагал продать железку самостоятельно либо перепрятать и ждать лучших времен. Фролова охватил приступ злобы. Мало того, что кинул, так еще и подставляет самым дурацким образом: он что, совсем охренел писать такие вещи открытым текстом? Сколько рук прошло письмо, кто его читал? Этот долбаный гонец – наверняка. И хорошо, если спьяну ничего не запомнил, а если записка побывала у ментов, и ей позволили дойти до адресата только затем, чтобы его, Семена, взять с поличным?