Леонид Влодавец - Московский бенефис

Стоявшая рядом с ним голопопочка мило хихикнула.

— Вот, знакомься, — представил Джек, — леди Джейн!

— Что леди — с ходу видно, — отреагировал я.

— А вы правда Барин? — растрепанная длинноволосая головка скосилась на плечо. Смутно различимый бюст ворохнулся, и можно было оценить его немалые размеры.

— Экспортный товар, — легонько пошлепав по бедру Джейн, прорекламировал Джек. — В Европе работала, хорошую школу прошла…

— «Какие люди в Голливуде!» — подивился я.

— Так вы действительно Барин? — настырничала девочка.

— Нет. Столбовой дворянин, — отмахнулся я. — Вы меня простите, если мы с Джеком на чуток отойдем?

Джек все понял и командно мотнул головой. Попочка, виляя бедрами, беспрекословно зашлепала к бараку.

— Чего, — спросил Джек, — конец отдыху настал?

— Нет, — его вопрос был как бальзам на раны. Джек явно не хитрил и никаких инструкций не получал. — Отдыхай спокойно, но и мне дай малость погулять. Уловил?

— Пожалуйста, — гостеприимно развел руками Джек, — хоть до зимы сиди. А что, напряги какие-то?

— Да нет, особых нет, — ответил я, — понимаешь, хочу я эту самую Кармелу распечатать. По-моему, она девка еще. И ей хочется, но страшно. Семейное мое положение известно. Про это — ни гугу! Но самое главное, чтоб мой пахан не знал. Можно мне на тебя надеяться?

Джек посерьезнел. Это мне не понравилось.

— Значит, ты от родителя бегаешь, ремешка боишься? Мне-то, между прочим, за неискренность тоже клистир ввинтить могут! Мало ли зачем ты ему понадобишься? Вы там по-семейному разберетесь, а меня, извиняюсь, твой батя уволит без выходного отверстия?

— Пятьсот баксов за каждый день молчания, — объявил я цену.

— Ого! — присвистнул Джек.

— Много?

— Ты ее за месяц не уделаешь, — усмехнулся он. — Пробовали…

— И кто же?

— Знаем, не протреплемся. Она либо лесбиянка, либо фригида. Да и рожа так себе. То, что она сюда приехала, — ни шиша не значит. Она, между прочим, экстрасенс какой-то. Точно говорю.

— В смысле?

— Ты к ней кадришься, а тебя начинает с души воротить. Я по себе знаю. Был я в этой «Чавэле», слушал, как она пилит… За душу берет, как крокодил за ногу. Но только я, это самое, предложил за столиком у нас посидеть, как она говорит: «Простите, но мне некогда». Детским этим голосочком. Тут даже руки опускаются, не то что остальное… И потом учти, за ней кто-то есть. Один ухарь-долбогреб поддал слегка и поперся за ней, когда она домой пошла. Дескать, я крутой, зажму в лифте и отдрючу ради понта. Утром знакомый мент подваливает: «Твоя работа?» И называет этого парнишку. Ну, я чист, как швабра, семь свидетелей, алиби… Оказывается, ухарька этого нашли в том самом лифте с дыркой 5,45. То ли из «ПСМ», то ли из «дрели» провернули. Трупик-с. Либо цыганва за ней присматривает, либо еще кто-то. Так что не ищи приключений. Совет друга, ей-Богу!

— Посмотрим… — мрачно заметил я, потому что Кармела уже выплыла из камышей и приближалась к нашему берегу.

— Думай, думай! А я пошел Джейн доделывать. Если с этой обломишься — приходи, третьим будешь.

— Спасибо, не употребляю…

Джек почапал к бараку, а я дождался Таню.

— Ну как? — осведомился я. — Благоухаете?

— Обязательно, — ответила она.

Я отвернулся без приглашения, потому что увидел, как Таня полезла руками за спину расстегивать купальник.

— А вы, кстати, в мокрых плавках спать собираетесь? — поинтересовалась она.

— Нет, с голой задницей, — сообщил я.

— Это не очень страшно?

— Нет.

Мы возвратились в комнату. Кармела отвернулась, я снял плавки и торопливо юркнул под одеяло.

Бог ты мой, как же уютно я там себя почувствовал! Глаза сразу стали закрываться, и я уже засыпал, когда Кармела шлепнула меня по руке.

— Дистанция — полметра.

— Хоть километр… Все одно я сплю.

За стеной сказали в голос, и это был голос Кота:

— Да не отодрать ее ему ни в жисть. У него и не встанет. Что-то это вообще на любовь не похоже…

— Не ори ты! — прикрикнул Джек. И за стеной затихло.

Я, впрочем, был уже на пути в нирвану. Но меня не пустили.

— Дима! — Кармела потянула меня за нос.

— Ну что?

— Не спите!

— Чегой-то?

— Они не верят нам, слышали? Они слушают, что мы делаем. А здесь тонкие стены.

— Ну и пусть слушают… Все равно ничего не услышат.

— А надо, чтобы слышали!

— Так вас чего, трахнуть надо? Это я уже не могу. Сплю.

— По-настоящему я сама не дам. А вот сымитировать — надо.

— Имитируйте, а я посплю.

— Я тебе посплю! — прошипела Таня. — Ложись на живот…

— На ваш? — не понял я.

— На свой собственный! И тряси кровать. А я буду звуки издавать. Но трясти начнешь не сразу, а когда я скажу: «Милый!»

И начался спектакль. Прямо-таки забесплатное эротическое шоу.

— Дима, не надо! — взволнованно-испуганно произнесла Таня. — Не надо, прошу вас! Я еще не готова. Не трогайте! Не трогайте! Я кричать буду!

— Да вы и так кричите, — я все же засыпал и не понял юмора.!

— Ну, миленький, ну, пожалуйста, — Таня вертелась на своем месте, производя максимальный шум, и говорила так громко, что ее, наверно, слышно было на весь барак.

— Уже нужно трахать? — спросил я шепотом. — Вы же сказали: «Миленький!»

— Нет еще, — прошипела Таня, — только когда: «Милый!»

— Как скажете, — согласился я и прикорнул к подушке. Глазки закрывались, позевунчики напали… По-моему, я даже задремал. Но тут Кармела звонко шлепнула меня по спине и истомно застонала:

— Милый! Милый!

Я не сразу врубился и услышал шипение:

— Работай, соня! Тряси!

Пришлось дрыгаться на пустом месте. Звуки получались похожие, а Таня дополняла их вздохами, стонами и прочим секс-антуражем. Правда, глаза у меня по-прежнему слипались, и тряска почему-то все время затухала.

— И долго еще? — поинтересовался я.

— Так — минуту. Потом начнешь интенсивнее и зарычишь, желательно погромче…

Таня вошла в раж, я даже повернул голову и посмотрел на нее. Впечатление было, что ее действительно кто-то трахает. Увы, процесс этот она знала неплохо, судя по действиям… Когда я, выполняя ее приказ, принялся толкать простыню с большей и нарастающей интенсивностью, Кармела принялась не хуже Джековой бабы выкрикивать: «А! А! А!» — и так дрыгаться, что я остановился — и так все тряслось.

— Мычи! — шепнула она. — Кончай…

И тут она так восхитительно застонала, что у самой Мадонны получилось бы хуже. Правда, на меня лично это уже не могло произвести впечатления, потому что я испытал главное облегчение: больше не надо ничего изображать, а можно спокойно поспать, отвернувшись к зеркалу. Что я и сделал…

Спалось мне преотменно. Поскольку в комнате не было окна, в которое могло бы посветить солнышко и разбудить раньше времени, то спать можно было сколько угодно. Свечи, очевидно, потушила Кармела. Тем не менее я проснулся и с удовольствием ощутил во всем теле последствия приятного отдохновения. Думать о всех кислых делах не хотелось.