Андрей Воронин - Из любви к искусству

– Я Перельман, – сказал он человеку в штатском.

– Майор Круглов, – представился тот. – У меня есть к вам несколько вопросов. Давайте пройдем в здание.

Учитель недоумевающе пожал плечами и молча вошел в предупредительно открытую майором дверь.

– Замели Перельмашу, – нервно пошутил физрук Антонов. – Славная муниципальная милиция города Москвы раскрыла сионистский заговор…

Никто не засмеялся. Какая-то старуха, бренча сеткой с пустыми молочными бутылками, азартно приставала ко всем подряд, пытаясь выяснить, «кудой подклали бонбу» и «сколь ему таперича дадут». От старухи раздраженно отмахивались и спрашивали, как ей не стыдно. Бойкая старуха отвечала на это, что стыдиться ей нечего, потому как она никому бомб не подкладывала и вообще не террористка какая-нибудь и не жидомасонка, а коренная москвичка и сроду копейки чужой не взяла.., а еще учителя называются! Встревоженные учителя не стали ввязываться в склоку, и старуха разочарованно удалилась, дребезжа своей авоськой и бормоча что-то про творог, кефир и жидомасонов.

В вестибюле вовсю кипела работа. За решетчатой перегородкой раздевалки раздавались приглушенные деловитые голоса, шаркали по цементному полу подошвы и раз за разом полыхала голубая молния фотовспышки. В углу двое озабоченных экспертов колдовали над испачканным кровью выключателем. Посреди вестибюля стоял высокий молодой человек в короткой кожаной куртке и с озабоченным видом вертел перед глазами испачканную кровью фомку, разглядывая ее со всех сторон так внимательно, словно искал на ней сделанную мелким шрифтом надпись. Еще один молодой человек в штатском о чем-то расспрашивал завуча Валдаеву. Та отвечала ему высоким срывающимся голосом и, похоже, находилась на грани истерики, что было совершенно неудивительно. Директор школы был здесь же: с заботливым и обеспокоенным видом поддерживал Валдаеву под локоток и время от времени вставлял в разговор реплики, давая пояснения, в которых, судя по всему, никто не нуждался.

Перельман покосился на эту группу с явным неодобрением, но бликующие стекла очков мешали майору Круглову разобрать выражение его глаз.

– Слушаю вас, майор, – отводя взгляд от Валдаевой и поворачиваясь к Круглову, произнес Перельман. – Только учтите, я ничего не видел. Я, если хотите знать, даже понятия не имею, что здесь произошло. То есть я вижу, что сторожа нашего, судя по всему, убили.., ведь его убили, не так ли?

– Так, – спокойно сказал майор. – Да вы не волнуйтесь так, ради бога. Вас же никто ни в чем не обвиняет. Просто мне нужна ваша помощь. Ведь это вы возглавляете работу школьного музея?

– Ну уж, работу… – неопределенно буркнул Перельман. – Какая уж там работа… Дети, знаете ли, легко загораются, но так же легко и гаснут, так что вместо работы получается пшик… Так, иногда удается пополнить экспозицию, но не более того. Знаете, как я это делаю? Пообещаю этим лоботрясам четверку в четверти, они и тащат из дому, что под руку подвернется. Один умник приволок отцовский газовый пистолет: вот, говорит, возьмите, а то какой же музей без оружия?

– Н-да, – сказал Круглов. – А настоящего оружия в вашей экспозиции нет?

– А как же! – гордо заявил Перельман, и майор едва заметно напрягся. – Конечно есть! Штык от трехлинейки есть – правда, ржавый и с обломанным концом. Потом, ППШ – тоже ржавый, без затвора, ребята его на школьном дворе нашли, когда теплотрассу ремонтировали. Десяток гильз разного калибра – от пистолетной до снарядной, две каски – наша и немецкая… Вот, пожалуй, и все.

– Пожалуй или все?

– Да все, все! Что я, по-вашему, своего хозяйства не знаю?

– Хорошо, – сказал майор, и по его лицу было видно, что он действительно доволен. – Это хорошо, Михаил Александрович. А то был я, знаете ли, в одном школьном музее… Захожу, а там на стенде парабеллум – даже без стекла, не говоря уже о сигнализации. Я проверил, оказалось – исправный, хоть сейчас на огневой рубеж. И никто, что характерно, не может толком объяснить, откуда он там взялся… Н-да… Ну а ценное что-нибудь в вашем музее имеется? Такое, что можно было бы без труда и с выгодой для себя превратить в деньги?

– Ну-у, – протянул Перельман, – эк вы куда хватили! У нас же все-таки не Лувр и не Эрмитаж, а школьный музей! Хотя, – он многозначительно поднял кверху указательный палец, – один из старейших в Москве. Если бы не это обстоятельство, давно бы бросил к черту такое безнадежное дело. Кому сейчас интересна история? Тем более преподанная в виде пыльных макетов и сломанных прялок… Простите, майор, но я никак не пойму, к чему вы клоните. При чем тут музей?

– Честно говоря, я и сам не пойму, при чем тут музей, – признался милиционер. – Я очень надеялся, что вы развеете это мое недоумение. Я и сейчас продолжаю на это надеяться.

Видите ли, – торопливо продолжал он, видя, что Перельман нахмурился и открыл рот, – видите ли, Михаил Александрович, дело в том, что школьный сторож действительно убит. При этом ни кабинет информатики, ни кабинет директора, ни учительская не пострадали. Во всем здании взломано только одно помещение, и это – ваш музей. Поэтому я был бы вам очень благодарен, если бы вы поднялись со мной наверх, внимательно осмотрели экспозицию и сказали мне, что из экспонатов пропало.., если что-нибудь пропало.

– Вот оно что, – медленно проговорил Перельман и характерным жестом ухватил себя за кончик носа. – Вот, значит, до чего дело дошло! Ах мерзавцы! Простите, майор, я могу задать вам один вопрос?

– Разумеется.

– Они.., я имею в виду взломщиков… Они не оставили никакого знака? Ну, какой-нибудь рисунок на стене или на дверях, скажем… Что-нибудь наподобие пентаграммы, а?

– Пентаграммы?

– Ну, такая, знаете, пятиконечная звезда, как ее рисуют дети – не отрывая руки, крест-накрест… И все это обведено окружностью, вписано в нее…

– Так, – медленно, веско сказал майор Круглов. – Я вижу, нам с вами есть о чем поговорить.

– Похоже на то, – согласился учитель истории Михаил Александрович Перельман.

Не говоря больше ни слова, они двинулись к лестнице, которая вела на второй этаж. У них за спиной санитары погрузили на носилки и понесли к дверям длинный тяжелый мешок из плотного черного полиэтилена.

Учитель истории Михаил Александрович Перельман остановился на пороге школьного музея, обвел помещение долгим внимательным взглядом, открыл рот и на одном дыхании выдал чудовищное по своей длине и замысловатости матерное ругательство. Возившийся в углу возле расколотой стеклянной витрины эксперт поднял голову и посмотрел на него с нескрываемым уважением. Перельман перехватил этот взгляд и слегка смутился.

– Простите, – сказал он, – это я от неожиданности.