Андрей Воронин - Комбат

– Никому не двигаться, иначе открываем огонь!

Голос был усилен мегафоном и звучал настолько убедительно, что люди, сидевшие в джипах, вжались в кресла. Петрович сунул руку под мышку и взвел курок своего пистолета.

Но воспользоваться им не успел. Стекла в джипах изрешетили сотни пуль. И лишь водитель первого джипа остался в живых. Он, открыв дверь, успел вывалиться, упал на асфальт и откатился под машину. Правда, его тут же извлекли и обезоружили.

Вся эта процедура по захвату вооруженных бандитов заняла не более двух минут. А вот два шикарных джипа представляли из себя теперь неприятное зрелище. Они были изрешечены так, словно бы попали под град, где вместо градин с неба падали свинцовые пули.

Как выяснилось минут через десять, кроме водителя первого джипа в живых остался и бригадир второго джипа. Правда, у него оказались ранения, но сердце продолжало работать, и он судорожно дергался на носилках, когда его грузили в машину «Скорой помощи».

А через двадцать минут на железнодорожном переезде все уже было спокойно. И лишь пятна крови на сером асфальте и сверкающие белые крошки стекла могли сказать сведущему человеку, что здесь что-то произошло. Джипы, изрешеченные автоматными пулями, увез гаишный трейлер. Еще раньше были увезены трупы бандитов.

Борис Рублев спал чутко, как и всегда. Он слышал, как шумит ветер, как барабанит по жестяному карнизу дождь, слышал, как сигналят машины, как надоедливо и однообразно, изматывая нервы, воет сигнализация какого-то автомобиля во дворе. Даже не открывая глаз, комбат понял, что наступило утро, вернее, наступил следующий день. И еще неизвестно каким он будет.

Он резко открыл глаза и посмотрел в окно.

Серое небо с тяжелыми низкими тучами, быстро летящими с северо-запада, косые полосы дождя на давным-давно не мытом стекле. Все это создало комбату мрачноватое настроение. А таких дней в последнее время у него хватало и без этого.

«Надо вставать!» – эти слова, сказанные самому себе, прозвучали, как приказ.

И комбат сбросил с себя одеяло, резко поднялся с дивана, на котором спал. В квартире чувствовался холод, батареи еще не включили.

Но Борису Рублеву было глубоко наплевать, включены ли они или нет. Конечно, как всякий человек, проведший большую часть жизни в экстремальных условиях, в холоде, на слепящем солнце, под дождем и снегом, он любил комфорт и иногда позволял себе понежиться в горячей ванне или под обжигающими струями воды. Желание комфорта появлялось у Бориса Рублева не часто, может, несколько раз в год, никак не чаще.

Вот и сейчас ему почему-то захотелось, чтобы в квартире было тепло, чтобы из кухни раздавался нежный голос, чтобы пахло крепко заваренным чаем или свежесмолотым кофе, а на плите что-нибудь аппетитно потрескивало, распространяя по всей квартире приятные, терпкие волны ароматного запаха завтрака.

Но в квартире царила тишина, в которой однообразно, как забиваемые в крышку гроба гвозди, слышались звуки падающих в раковину крупных капель.

"Какого черта я не закрыл вчера воду!

Сколько же ее вытекло, наверное, больше, чем в моем теле крови", – комбат потянулся, расправил широкие плечи, прислушиваясь к своим мышцам, которые натянулись, напряглись.

Хрустнули суставы.

«Нет, так не пойдет, – приказал сам себе комбат, – зарядка должны быть обязательной процедурой. Обязательной! Иначе ты не человек, а размазня».

Он стянул тельняшку и как был в трусах, подошел к окну, повернул ручку оконной рамы и распахнул одну створку. Холодный влажный ветер ворвался в комнату. Комбат поежился, но уже от удовольствия, поняв, что сумел пересилить лень и нежелание заниматься собой.

«Ну что? Отвык от физ-зарядки? А ведь раньше, невзирая на погоду, и сам, и твои подчиненные, все как один выбегали на плац и начинали заниматься физической подготовкой. Ну что же ты, комбат, совсем уж стал штатским и хочешь позабыть полезную привычку? А ну-ка, давай, займись спортом, займись по-настоящему!»

В последнее время Борис Рублев то ли от частого отсутствия собеседников, то ли от гнетущего одиночества начинал разговаривать сам с собой. Сам задавал себе несложные вопросы, сам на них отвечал. И если бы кто-то со стороны взглянул на него и послушал, то, наверное, подумал бы, что этот человек сошел с ума. Но комбат хоть и был в отставке, но находился в полном здравии и при трезвом рассудке. Он несколько раз присел, затем рухнул на пол и принялся отжиматься на кулаках, твердых и обветренных как полевой камень.

– г-Раз, два, раз, два… – звучал спокойный голос комбата без малейшей нотки усталости.

И сильное тело Бориса Рублева однообразно, как пружина или как поршень в хорошо отлаженном моторе, отскакивало от пола, причем Борис Рублев успевал не только разжимать кулаки, но и хлопать в ладоши.

Сколько раз он отжался, Борис не считал.

Он знал, надо отжиматься до тех пор, пока не почувствует усталости и пока тело не разогреется. Наверное, минут десять – двенадцать длилось отжимание от пола, затем Рублев выполнил еще несколько комплексов нехитрых, но тяжелых для исполнения упражнений и только после этого принялся делать всевозможные растяжки. Тело постепенно обретало былую упругость, а Борис чувствовал, как кровь из сердца горячими толчками разливается по всему телу, попадая даже в кончики пальцев. Не только на руках, но и на ногах.

– Ну, вот и хорошо, – пробормотал комбат, сидя на полу и делая наклоны то к правой ноге, то к левой. – Вот и отлично.

Он резко вскочил на ноги, совершил несколько поворотов, произвел несколько ударов правой ногой, затем левой и целую серию ударов руками по невидимому противнику.

– Вот и хорошо. Вот я и в прежней форме.

«Интересно, а сейчас, смог бы я подтянуться на перекладине раз сорок, как в былые времена? Как то на спор я отжался семьдесят два раза, пытаясь доказать своим подчиненным, что комбат все еще полон сил. Правда, тогда у меня пошла кровь из-под ногтей. Нет, теперь, конечно, семьдесят два раза мне не отжаться, но полсотни раз наверняка смогу».

Комбат забежал на кухню, торопливо включил плиту, наполнил чайник горячей водой, поставил его на огонь, а сам, вертя головой и часто моргая своими пронзительно-голубыми глазами, направился в ванную и стал под холодные, упругие струи дождика.

Он фыркал и матерился, но незлобно, по-доброму. Его настроение улучшалось, и он уже почувствовал, как кожа покрывается шершавыми пупырышками, и переключил воду, завернув вентиль с синей головкой. Он проделал эту процедуру несколько раз, меняя абсолютно ледяную воду на почти кипяток. И только после этого намылился, вымылся, тщательно выбрился и, растеревшись большим махровым полотенцем, шлепая босыми ногами, вышел на кухню – выключить чайник. Затем вернулся в спальню, надел свежую тельняшку, которая лежала в платяном шкафу.