Андрей Воронин - Кровавый путь

И он увидел то, что искал – едва различимую тень за толстым стволом пихты.

«Вот ты где! Ничего, я до тебя доберусь!» – Бурлаков пополз, старясь, чтобы автомат не звякнул, чтобы не треснула ветка под локтем.

Он зашел сзади и, поднявшись на ноги, спрятался за дерево. Бандит стоял, не зная, что делать – то ли броситься в дом спасать приятелей, то ли удирать – туда, к реке, где у мостков была привязана моторная лодка. Бросить Гроша и Сему он опасался – если те вырвутся, то найдут и прикончат.

"Черт его знает, что там произошло? Может, все и нормально? Но тогда ведь должен кто-то появиться на крыльце, махнуть ему рукой и позвать в дом. Но, скорее всего, приятелей повинтили.

А может, попытаться их спасти?" – думал Петру ха, нервно переминаясь с ноги на ногу и прижимаясь щекой к шершавой коре дерева.

Но закончить размышления он не успел. Как огромный и сильный зверь бросился на него сзади Гриша Бурлаков, сбивая с ног и выдергивая автомат из рук.

– Лежи и не двигайся! – раздался у Петрухи над головой голос Бурлакова.

Петруха был тоже не подарок, хотя голодный, уставший, измотанный долгими переходами. И он решил померяться силой с Гришей. Лучше, конечно, он бы этого не делал, потому что получил такой удар в пах босой ногой, что тут же обмер и, почти теряя сознание, замер на земле. Второй удар пришелся в челюсть, сильный и резкий.

А затем Гриша Бурлаков связал своего пленника и поволок к дому. На крыльцо уже вышел Комбат с автоматом в руках.

– Ну, как ты, Гриша? Тащи его в дом, будем с ними разбираться, – вид у Рублева был воинственный. – Ну, и завез же ты нас, Гриша! Какие-то беглые каторжники шастают, поспать не дают, вообще, черт знает, что здесь творится! А ты говорил, никаких людей…

– Извини, Иваныч, – сказал Бурлаков, – черт их знает, откуда они берутся! Наверное, ты такой человек везучий…

– Ладно, не надо продолжать.

Борис Рублев подошел к заключенному и тряхнул его за плечи.

– А ты совсем молодой, почти пацан. Сколько тебе лет?

Петруха не ответил. Болевой шок еще не прошел.

– Ну ты, Гриша, чуть не убил парня! Полегче бей.

– Откуда я знал сколько ему лет? – криво улыбнувшись, заметил Григорий.

– Тащи в дом, отживет.

Связанных заключенных усадили на пол, к стене. Разговаривать с ним Комбату не хотелось. Настроение у него было явно испорчено, но активные действия, ощущение опасности, заставили его встрепенуться.

– Ладно, голубчики, – сказал Рублев, стоя перед беглыми заключенными и глядя на них сверху вниз, – разбираться с вами мы станем завтра. Сейчас мне говорить с вами не хочется.

– Мужик, может, дашь пожрать? – спросил Сема, взглянув на Комбата.

Он прекрасно понял, этот сильный, небритый,. широкоплечий мужчина в тельнике, с татуировкой на левом плече, скорее всего, здесь главный.

Но кто эти трое – военные, охотники, егеря или еще кто-то – Сема не знал, спрашивать же боялся.

– Можно было бы вас накормить, если бы, конечно, вы не наглели. А то как-то не по-человечески получается. Ворвались в дом, стрельбу развели. Вы что, хотели нас прикончить?

– Да нет, мы хотели только взять еды, – соврал Грош.

– Еду так не берут. Если бы вы попросили, мы бы вам дали, поделились бы последним куском. А вы внагляк… Нелюди вы какие-то.

– Ладно, мужик, извини.

– Он еще извиняется, слышишь, Андрюха?

Чуть всех нас не изрешетили, а теперь приносят извинения.

– Окажись, Иваныч, на нашем месте какие-нибудь неопытные, наверняка пришили бы.

– Пришили бы? – спросил Комбат, нагнулся к Семе и приподнял его голову за подбородок.

Тот молчал, словно воды в рот набрав.

– Значит, так… Это, наверное, вас солдаты ищут, это, наверное, вы убежали с поезда?

– Нас солдат сам отпустил, – сказал Петруха, морщась от острой боли в паху.

– Ах, вас солдат отпустил?

– Да, да, – подтвердил слова Петрухи Сема.

– Ну что ж, солдатам мы вас и отдадим, может, снова отпустят.

– Слушайте, мужики, может, вы нас отпустите, а? С миром. Мы уйдем…

– Вы уйдете, а по дороге кого-нибудь прирежете. Ведь вы звери, нелюди.

– Не звери мы, а просто голодные, устали.

Уже десять дней по тайге, по этим сопкам долбаным. Сил нет, как жрать хочется!

– Ладно, покормить мы вас покормим, – сжалился Комбат. – Но если хоть одно движение, если кто-нибудь дернется, тогда уж не обижайтесь. Мы, конечно, не конвойники, но пощады не ждите, – Комбат говорил спокойно, почти равнодушно.

Но в его голосе было что-то такое, что мурашки побежали по спине, а Петруха даже побледнел.

– Ну, что будем с ними делать, Иваныч? – спросил Бурлаков, когда они с Комбатом курили на крыльце.

– А что ты предлагаешь, Гриша?

– Надо было бы их сдать. Ведь солдаты ищут, тягаются по снегу, мучатся, не доедают.

– Экий ты жалостливый, Гриша! Не знал.

– А что ты предлагаешь, Иваныч?

– – То же самое, Гриша, это я так, к слову.

– Куда будем сдавать? До Иркутска далеко, – сказал Бурлаков. – Есть здесь поблизости поселок – Чистый Ключ, по-моему, вверх по реке, к истокам. Ближе, чем до Иркутска будет наполовину, да и возвращаться проще. У них там есть телефон, наверное, есть и милиция. В общем, туда их надо завезти и сдать.

– Ладно, давай так и сделаем.

– Оттуда даже и позвонить можно.

Андрей Подберезский сидел, прислонившись спиной к печке, и смотрел на двух мужчин, сидящих на полу.

Комбат вошел.

– Ну, что, Андрюха? Повезем их сдадим, возиться мне с ними не хочется.

– Может, отпустите? – уже миролюбиво, каким-то просительным тоном обратился к Комбату Грош.

– Нет уж, голубчики, завезем мы вас куда надо, а там пусть решают куда вас девать. Захотят – отпустят, захотят – расстреляют.

– Ну, слушай, мужик, Иваныч, мы же вам ничего не сделали.

– Ничего не сделали… Еще не хватало, чтобы ты мне что-нибудь сделал. Выводи их, Андрюха, и давай к реке, Гриша уже с мотором возится.

Связанных заключенных свели к реке по узкой извилистой тропинке. Зеков усадили на нос лодки, еще раз перед отправкой проверив надежно ли они связаны, заурчал мотор. В общем, Комбат не боялся, что эти заключенные попытаются бежать.

А если и попытаются, бог им судья. Вода холодная, еще даже плавают льдинки, так что пусть ныряют, пусть плывут, если выплывут.

Комбат понимал, со связанными руками далеко не уплывешь, может, метров пятьдесят, да и то, если хорошо плаваешь. А еще телогрейки, сапоги… Все это мгновенно намокнет, и пойдешь камнем ко дну.

А река несла свои темные воды, холодные и страшные. Над сопками уже висело солнце, его затуманенный желтоватый диск был похож на мутный волчий глаз.

– Давай, давай! – крикнул Бурлаков Подберезскому. Тот, стоя на мостках, отвязал лодку, толкнул ее, хрустнул суставами и вскочил в нее.