Андрей Воронин - Ордер на возмездие

– Пакет при себе держи, он нам не нужен. Толстошеев выбрался из подвала – в одном ботинке. Они вышли из бокса через калитку в воротах и двинулись к вагончику. Слесарь, поднявший переполох, недоуменно посматривал на хозяина. Он понимал, произошло что-то неладное, но Матвей Иосифович пока никаких знаков не делал. Слесарь понимал, что против двух мощных мужиков с голыми руками не выйдешь. Компания скрылась в вагончике.

– Ты обулся бы, Матвей, – сказал Комбат, – холодно босому ходить.

Только я твой ботинок из унитаза вытаскивать не стану. Ты туда гадишь, тебе и лазить.

У Толстошеева нашлась запасная пара обуви.

– Деньги в сейф не прячь, с собой повезешь.

– Я еще не знаю, согласится ли он на встречу.

– Это снова твои проблемы, мужик, – подытожил Комбат, – не затем я изделие в Москву пер, чтобы ты со мной фальшивыми баксами рассчитывался.

Дрожащей рукой Матвей поднял телефонную трубку и посмотрел в глаза Комбату.

– Отвернитесь, я при вас номер не наберу. Комбат согласно кивнул, но этот кивок предназначался в первую очередь Мишане. Подобные финты Рублев раскусывал быстро: отвернешься, а Матвей из выдвижного ящика пистолет выхватит.

Рублев взял картонную папку и поставил ее так, чтобы прикрыть телефонный аппарат.

– Мы не видим, набирай.

Одну за другой Матвей утопил кнопки. Комбат тем временем считал щелчки, издаваемые телефонным аппаратом. Номер он запомнил.

– Примите сообщение для абонента четыреста пятнадцать, – волнуясь, произнес Матвей.

– Да, пожалуйста, – послышался воркующий голос женщины-оператора.

– «…Срочно надо встретиться. Приезжай. Матвей».

И номер телефона, и номер абонента Комбат запомнил.

– Сколько ждать? – спросил он, когда Матвей повесил трубку.

– Как когда. Иногда он быстро приезжает. Прождали два часа, Сундуков так и не появился.

– .Его как-нибудь по-другому достать можно? – спросил Комбат.

– Могу на офис позвонить, – и без особого желания Толстошеев позвонил в «Свой круг» секретарше. – Я Антону Михайловичу сообщение на пейджер сбросил, только он что-то не отзывается.

– Его нет в городе, – ответила секретарша, – наверное, выехал из зоны досягаемости.

– Когда появится?

– Сегодня его уже не будет.

– А завтра?

– Не могу сказать, сама точно не знаю. Никаких распоряжений не оставлял.

– Ну вот, – Толстошеев пересказал разговор.

Комбат почесал затылок и понял, атака удалась лишь наполовину, фактор внезапности перестал играть свою роль и не стоит пережимать. Никуда от них Толстошеев не денется, да и Сундуков тоже.

«Я должен вести себя так, словно меня интересуют лишь деньги», – подумал Рублев.

И Мишаня пришел к такому же самому выводу.

– Значит, так, мужик, – веско сказал Борис Иванович, – деньги эти трать сам, если хочешь в тюрьму загреметь как фальшивомонетчик. А лучше – скрути купюры в трубочки и по одной затолкай их в задницу своему Сундукову, который тебе их дал, если, конечно не врешь. Изделие мы забираем. Времени у тебя два дня, если не объявишься, то я найду, кому «Иглы» продать. На базаре их не продают. Продавец на сегодня – я. Пошли, Мишаня, – вразвалочку Рублев пересек площадку.

– Надоело мне эту херню возить, – отозвался Порубов, – но ничего не поделаешь. Зато хоть что-то стоящее сегодня сделали, морду мерзавцу набили.

– Мало набили, – сказал Комбат.

– Я же тебя, Батяня, за руки не держал, мог бы еще пару раз врезать.

– Ты вмешался, когда я хотел ему в живот кулаком садануть.

– У него бы кишки через живот полезли, и в работу он бы уже не годился.

– Я бы не со всей силы бил.

Под настороженными взглядами рабочих джип выехал за ворота. Тут же работники бросились в кабинет к хозяину. Тот сидел за столом бледный, перепуганный, приложив мокрое полотенце к подбитому глазу.

– Их остановить? – спросил слесарь.

– Не надо. Пошли все вон! – Матвею не хотелось, чтобы подчиненные видели его в таком виде. Но услужливость иногда не знает границ:

– Ваш ботинок достать?

– Я самого тебя сейчас в унитаз мордой затолкаю. Двери чтобы завтра были починены. А решетка на окне в туалете снята. Ночью чтобы работали! – вдогонку бросил слесарю Толстошеев.

Автомобиль, в котором ехал Сундуков, гээрушники потеряли из виду самым глупейшим образом. И водитель Сундукова для того, чтобы оторваться, не сделал ровным счетом ничего, просто так сложились обстоятельства. Джип Сундукова свернул в переулок, которыми так богат центр города, а фургон «Кока-колы» закрыл въезд в переулок. Когда же ярко выкрашенный фургон отъехал по приказу гээрушников, от джипа и следа не осталось.

Раздосадованные оперативники готовы были кусать собственные локти. В это время в джип на заднее сиденье уже садился Матвей Толстошеев.

– Что стряслось, Матвей? – Сундуков оглядывал своего компаньона с интересом и страхом. Под правым глазом Толстошеева темнел огромный синяк. – Что это с тобой, Матвей?

– Со мной? – передразнил Сундукова Толстошеев. – Я боюсь, как бы с тобой чего похуже не случилось.

– О чем это ты? Не пойму тебя.

– О чем, о чем… все о том же. Скажи им, чтобы вышли.

Джип заехал во двор, водитель и охранник покинули машину:

– Вы тут походите, покурите, – приказал Сундуков таким тоном, что даже если бы на улице лил дождь, а земля под ногами горела, то и охранник и водитель выполнили бы распоряжение хозяина.

– Ты, Антон Михайлович, кидануть меня решил?

– Матвей, окстись!

– Ты мне какие деньги дал? Меня чуть не убили, чуть кишки не вырвали! А ты сидишь, ухмыляешься, рожу невинную корчишь?

– Не кипятись, как чайник, спокойнее все рассказывай.

– Приехали ко мне два урода, Рублев со своим дружком, меня чуть по стене не размазали, чуть с землей не смешали. Что это за деньги?

– Деньги как деньги, сто тысяч американских долларов.

– Американских?! – почти провизжал Толстошеев. – Ты знаешь, что они фальшивые?

– Да ты что! Не может быть! – деланно бросил Сундуков.

– Ага, не может быть? Они у меня оружие забрали, вынесли прямо из подвала, загрузили и увезли!

– И что при этом сказали? – спросил Сундуков.

– Сказали, что… – могу передать дословно… сказали, чтобы я эти деньги свернул в трубочку и засунул тебе в задницу, понял? Ты понял меня? Я тебя никогда не подставлял, а ты меня за лоха держишь?

– Погоди, Матвей, разберемся.

– Что мне разбираться? Они потребовали еще сто тысяч сверху.

– Ты испугался?

– Ты бы тоже испугался, если бы тебе гранату в штаны засунули!

Испугался бы?

– В самом деле, гранату в штаны засунули?

Толстошеев был вне себя от ярости. Сейчас он дал волю своему гневу, раздражению и унижению, которые пережил.