Андрей Воронин - Большая игра Слепого

Ангелы застыли в воздухе, не выдержали и спрашивают у Господа:

«Почему же эти сдадут, а те нет?»

Господь Бог вполне серьезно отвечает:

«Эти сдадут, потому что только на меня и уповают, вот поэтому у них все будет тип-топ».

Потапчук засмеялся так, как не смеялся уже, может, месяц. Он хохотал как безумный, хлопал себя по коленям, и Глебу даже показалось, что "генерал сейчас пустится в пляс.

– Ох, и анекдотец ты мне подкинул, замечательный! Надо его директору рассказать. Обязательно на каком-нибудь важном совещании вверну. Ладно, давай, разливай кофе, уже кипит.

Глеб наполнил чашки. И только тогда генерал, утерев слезы на покрасневших глазах, пристально посмотрел на Глеба и спросил:

– А к чему это ты, Глеб Петрович, мне этот анекдот рассказал?

– Хороший анекдот, правда, Федор Филиппович?

– Хороший… Но не зря же ты его сейчас вспомнил?

– Не зря, генерал, – согласился Глеб. – Вот ваши сотрудники работают, работают, ни дня, ни ночи им нет, а надо на Бога побольше надеяться. Только на него и уповать.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – немного грустно произнес генерал Потапчук.

– А я всегда на него надеюсь, – признался Глеб, – и самое интересное, что он меня никогда не подводил.

Я его – да, случалось такое.

– Не поминай имя Господа всуе, Глеб Петрович.

– Да я к слову, генерал.

Мужчины допили кофе, выкурили по сигарете, и Глеб Сиверов первым покинул конспиративную квартиру. Соблюдая все меры предосторожности, он вышел со двора, оглянулся, обошел дом. Слежки не было.

Все это Глеб проделывал уже чисто автоматически.

За долгие годы привычка следить за обстановкой стала неотъемлемой частью натуры, такой чертой характера, от которой невозможно избавиться. И Глеб, даже когда и не следовало, оглядывался, а потом, случалось, неумело врал что-то Ирине в объяснение.

Павел Павлович Шелковников в элегантном костюме и шикарном галстуке, поблескивая идеально начищенными ботинками, расхаживал по картинной галерее на Кузнецком мосту. Время от времени он обращался к миловидной женщине с бриллиантовыми серьгами в ушах, на плечах которой покоилась норковая шуба: в помещении было довольно-таки прохладно. Картины стояли у стен, несколько рабочих возились с ними, переставляя с места на место – совершенно без надобности, на взгляд неспециалиста…

– Так вы вот это все хотите завезти в Германию?

– В принципе, да, – кивнула женщина-менеджер.

– Томочка, Тома, – каким-то чересчур мягким и сладким голосом говорил Шелковников, – вообще-то замечательная экспозиция, но почему одни картины?

К ним бы немного скульптур.

– Пластика будет, ее еще не подвезли, часть уже здесь, но ящики пока не распакованы.

– Большая экспозиция, – восхищенно промолвил Павел Павлович, прищелкнув языком, подошел к одной из картин и стал рассматривать ее с видом знатока. – Да, я думаю, это будет очень шумное мероприятие.

– Если вы свободны, Павел Павлович, то можете поехать с нами. Документы на вас мы уже подали.

– О, замечательно. Тома, даже не знаю, как вас и благодарить.

– Не благодарите, вы так много для нас сделали.

– Вы мне льстите.

О том, что документы на его имя поданы, Шелковников знал и без Тамары Васильевой. Вариант отправиться за границу с солидной выставкой был довольно-таки привлекательным. Поистине, думалось Шелковникову, сам Всевышний дарит шанс. Ведь вывезти свернутые в рулон картины с выставкой проще простого. Его знают, никто особо придираться не станет, с таможней уже давным-давно договорено, а выставка едет от Российского министерства культуры. Так что все складывалось наилучшим образом.

На бледном лице Павла Павловича появилась заигрывающая улыбка. Он обнял Тамару за плечи, привлек к себе:

– Ну, Томочка, спасибо тебе огромное! Я твой вечный должник. А сама-то ты будешь там?

– Я еще не решила, у меня сейчас идет другой проект – с Сан-Франциско. Возможно, мне придется полететь в Штаты.

– О, это вообще замечательно!

– Я уже устала, Павел Павлович, от разъездов. Это раньше мечталось, а теперь – работа, рутина.

Менеджер картинной галереи и одна из ее совладелиц к своему консультанту относилась с большим почтением и побаивалась его. То ли она знала о его славном боевом прошлом, о долгих годах работы в органах КГБ, то ли по другой причине, но Шелковникова она опасалась, и Павел Павлович это чувствовал. Под хорошее настроение ему захотелось растопить лед в их отношениях, и он, неисправимый дамский угодник, принялся кокетничать с миловидной женщиной, вполне сохранившей свою привлекательность, несмотря на сорок с небольшим лет.

Тамара хохотала, уворачиваясь от объятий Павла Шелковникова. Неизвестно, чем бы кончились эти заигрывания, если бы в экспозиционный зал не вбежала длинноногая девушка в короткой кожаной юбке. Под сводами зала гулким эхом разнесся ее возглас:

– Павел Павлович, вас срочно к телефону!

– Меня к телефону? У вас? – отстраняясь от Тамары, удивленно переспросил Шелковников.

– Да, да, вас, срочно!

– И кто? – не выпуская женщину из объятий, воскликнул Шелковников.

– Мужчина. Но он не назвался, сказал лишь, что ваш старый знакомый, по важному делу.

– Старый знакомый? – Шелковников поморщился.

Он не любил звонков своих старых знакомых, те, как правило, обращались к Павлу Павловичу с одной просьбой – ссудить денег. А давать в долг Шелковников не любил.

– Ладно, иду. Томочка, извини, потом договорим, – Шелковников провел гладко выбритой щекой по сверкающему мехом плечу. – У вас замечательная шуба. Тома.

– Да, ничего, канадская, – улыбнулась Тамара Васильева и тут же принялась отдавать распоряжения двум рабочим в грязных синих халатах, которые разбирали экспозицию. – Это в угол, а вот эти картины – к стене.

Графику пока не трогать. Оставьте в покое стекло и делайте все быстрее, я вам плачу, а вы ходите и курите.

Шелковников вошел в небольшую комнату, стены которой занимали стеллажи с картинами. Телефонная трубка лежала на журнальном столике, под ней – каталог аукциона «Кристи» конца прошлого года. На этом аукционе Шелковников присутствовал.

Он небрежно взял трубку и уселся на изящный вертящийся стул – тоже в своем роде произведение искусства.

– Алло, слушаю, – немного недовольным голосом бросил он в микрофон.

– Павел Павлович, добрый день! – услышал он из трубки густой бас.

– Здравствуйте. С кем имею честь говорить?

– Ты что, не узнал меня? Старых друзей не узнаешь, так сказать, однополчан?

– Извините, что-то не узнаю.

Голос звонившего был ему смутно знаком, но Шелковников не мог припомнить, кому он принадлежал.

– А ты подумай, напряги серое вещество.