Андрей Воронин - Бриллиант для Слепого

— Идет, как на коне скачет, — прошептал Тихон Фаготу. — Сворачивайся. Больше двух бумажников я в одном месте не ловлю. Идем на транспорт, кажется, у меня сегодня фартовый день.

Возражать Тихону Фагот не привык. Сложив в футляр инструменты, он подошел к цветочному киоску.

— Если кто искать меня станет, скажи, что я сюда уже не вернусь, пусть вечером дома меня ищут, — сказал Фагот цветочнице.

Фагот вышел из перехода на улицу. Тихон терпеливо ждал его, прислонившись плечом к щиту с планом города. Когда Никита и Тихон отошли на полквартала, вор предложил музыканту присесть на каменный парапет здания.

— Толстяк оказался набит не так уж плотно, как я думал, — сказал Тихон, глядя перед собой.

— Одни рубли? — без особого интереса спросил Никита.

— Нет, и баксы тоже. Их я сразу приметил, но только края купюр, номиналов не рассмотрел. Нормальные люди баксы сотенными бумажками носят, в крайнем случае, пятидесятками, а он, фраер дешевый, всю наличность купюрами по десять баксов таскает.

— Может, с ним такими деньгами за работу расплачиваются?

— Если бы! — рассмеялся Тихон. — Он не сантехник, не массажист, не минетчица с большой дороги, чтобы ему десятки совали. Мужик бизнесом занимается, а на десятки специально разменял, чтобы с другими расплачиваться. Шлюха, которой он цветы покупал...

— Почему шлюха? — удивился Фагот.

— На него ни одна нормальная баба не позарится. Так вот, шлюха на нем не сильно поднимется, в лучшем случае он ей червонец отстегнет, да и то, с таким видом, будто штуку подарил.

— Сегодня у нее вообще облом будет, — напомнил Фагот, — платить мужику нечем.

— Держи свою долю, — Тихон вложил в ладонь Никите сложенные вчетверо купюры, — как-никак, работали мы вместе.

— Толстяк не музыку слушать приходил, — заметил Фагот, — его ни одна мелодия не прошибет. С такой мордой человек восприимчив только к выпивке, жрачке и трахне. Так что моей заслуги в деньгах нет. Тихон еле заставил Фагота взять деньги.

— Я никак не могу понять, — удивлялся Никита, — почему вы, до сих пор по метро, трамваям, переходам помышляете? Вы же блатной в авторитете, ходок на зону за вашими плечами немало, деньгами при желании можете ворочать огромными. Я даже не знаю, не могу предположить, сколько их у вас?

— Много, — скромно заметил Тихон и тут же добавил: — Ты, между прочим, тоже не бедствуешь, и не музыка тебя кормит,

— Я должен играть.

— Почему? — быстро спросил Тихон. Фагот задумался.

— Это то, что я умею делать лучше всего.

— То-то и оно, — засмеялся карманник. — Ты заточен под музыку, она — твоя жизнь, а все остальное прилагается.

— А вы заточены под щипачество?

— Именно, — Тихон вскинул указательный палец, — таким я уродился, таким и умру. Я одиночка. Медведь-шатун. Смысл моей жизни в этом. Тебе наверняка хотелось изменить свою жизнь? Плюнуть на все, завязать с прошлым? Не получается, — прошептал вор, — жизнь свою мы уже сделали.

— Вам она нравится?

— Почти во всем, — улыбнулся Тихон.

— А кем я могу стать, если забыть о музыке?

— Из тебя получился бы неплохой взломщик сейфов. С твоим идеальным слухом ты бы мог различить любой щелчок в механизме замка, но твое призвание в другом. Из тебя получился неплохой ассистент карманника. Ты хороший ученик, Никита, а каждый хороший ученик, в конце концов, превзойдет учителя.

— Что вам не нравится в моей жизни?

— Честно? — Тихон положил ладонь на плечо Никите.

— Насколько это возможно.

— Мне не нравится твое отношение к женщинам. Я имею в виду приличных женщин, а не торговок из киосков. Ты влюбился в студентку из хорошей семьи, она каждый день проходит вдоль торговых рядов. Думаешь, я не понимаю, что вы несколько раз уже были вместе. А любить нельзя — это слишком дорогое удовольствие. Запомни — близость с любимой, в результате, стоит всегда больше, чем ночь с самой дорогой проституткой. Учись экономить деньги.

— Любовь придает силы, — тут же возразил Фагот.

— Любовь! — пафосно произнес вор. — Женщины! Они тебя и сгубят. Ты не умеешь любить. Я вижу тебя насквозь. Ты боишься потерять любимую женщину больше, чем она боится потерять тебя. Никита задумался.

— Может быть, вы правы.

— Тысячу раз прав. Сколько блатных сгорело на бабах — не счесть! А знаменитостей, политиков! Хочешь знать, Никита, что самое главное, чего я достиг в жизни, а?

— Вы гениальный вор, — неуверенно ответил Фагот.

— Нет, — глаза Тихона засверкали. — Я независим, я свободен! Я плевать хотел на государство, власть, ментов, на общественное мнение. Когда я был таким же, как ты, думал, что люблю и живу ради любви. Это Никита, стоило, мне первой ходки. Сдала она меня, — черты лица Тихона заострились, взгляд сделался жестким. Он сцепил пальцы так, что они хрустнули. — Но я не жалею об этом. Она оказалась обыкновенной сучкой, ментовской сучкой, подсадной. Если бы не она, меня бы не взяли.

— Что с ней стало? — тихо спросил Фагот.

— Ты думаешь, я ее грохнул, когда вышел? Нет, тут я слабину дал.

— Неужели больше ее никогда не видели?

— Встретились. Подкараулил я ее в подъезде, даже нож с собой прихватил. А когда увидел, старое всколыхнулось. Она клянчить стала, чтоб я ее живой оставил, все ушло, противно сделалось. Она даже себя мне предлагала тут же на лестнице, в любом положении. Живи, — сказал, — и ушел.

— Моя девушка не такая, — произнес Фагот.

— Конечно, хорошая, правильная. Это меня и беспокоит. Мне с моей бабой повезло, дрянью оказалось. Твоя «честная» да «правильная» тебя до добра не доведет, — не очень логично закончил Тихон, звонко хлопнул ладонью по колену и весело воскликнул: — А теперь, Никита, за дело.

— Чую, день у меня фартовый, — шептал Тихон на троллейбусной остановке. — Это, как карты, сами в руки идут, и захочешь проиграть, а не проиграешь.

Тихон, по мнению Фагота, превзошел сегодня самого себя. Он не покидал транспорт пустым, даже за одну остановку успевал «позаимствовать» чужой бумажник и опустошить его.

— Вы уже сегодня десятый кошелек вытаскиваете, — изумился Фагот, когда они вновь оказались на остановке. Тихон вздохнул:

— Я же говорил тебе, сам фарт в руки идет.

Никите же ничего не надо было делать. Он, заходя в салон с громоздким футляром, создавал в троллейбусе давку, а Тихон, пользуясь неразберихой, запускал руки в чужие карманы. Уловы были небольшие, но Тихон был кем-то вроде рыбака-любителя, которому важен не вес улова, а сам процесс.

— Смотри, какой лох, — нежно произнес вор, заприметив франтоватого не то казаха, не то киргиза.

Разодет мужик был явно не по погоде: дорогущая стеганая куртка, под ней бархатный пиджак, ярко-красная рубашка с синим галстуком. Вся одежда, включая обувь, наверняка были куплены день-два тому назад, едва ярлыки и ценники успел снять.