Андрей Воронин - Число власти

— Если сомневаетесь, можете позвонить в нашу контору, — предложил Глеб. — Номер сказать? Он у вас на квитанциях должен быть, но, если квитанций под рукой нет, я могу продиктовать. Спросите, работает у них такой-то и такой-то, и они вам ответят: да, мол, работает...

— Делать мне больше нечего, — проворчал Шершнев, возвращая ему удостоверение. — Так в чем дело, я не понял?

— Войти разрешите? — вежливо спросил Сиверов, старательно и очень громко шаркая подошвами рабочих башмаков по пластмассовому коврику. — А то через порог... как-то... Спасибо!

Он вошел в прихожую мимо посторонившегося хозяина и скромно стал в уголке у самой двери. Очень убедительно составленное уведомление уже было у него в руке.

— Вот здесь распишитесь, пожалуйста, — сказал он, щелкая кнопкой шариковой ручки. — Вот, где птичка поставлена...

— Минуточку, — высоким голосом возмутился Шершнев, бросив взгляд в уведомление, — как это — за шесть месяцев? Позвольте, но ведь у меня все уплачено! Это грабеж, молодой человек!

— Извините, — сказал Глеб, — а только бумажки эти не я пишу, да и разносить их — удовольствие небольшое. Если уплачено, значит, разговора нет. Я же вам нож к горлу не приставляю! Раз уплачено, значит, ошибка вышла. Квитанции-то есть у вас или потеряли?..

— Я никогда ничего не теряю, — все еще кипятясь, заявил Шершнев. — Разумеется, у меня есть квитанции!

— Так это ж другое дело! — обрадовался Сиверов. — Вы мне их покажите, а я тут, прямо на уведомлении, помечу: дескать, все оплачено, долгов нет, номера квитанций такие-то и такие-то... Вечно они там у себя напутают, а я только зря ноги бью и людей беспокою!

— Минуточку, — сказал Шершнев.

Он скрылся в комнате, напоследок окинув прихожую откровенно ищущим, запоминающим взглядом. Глеб сделал равнодушное лицо — дескать, мы люди честные, нам чужого не надо, однако и вы, понятное дело, в своем праве, потому что мало ли что, — и стал смотреть в левый верхний угол прихожей. Однако, как только Шершнев ушел в комнату и застучал там выдвигаемыми ящиками, Слепой бесшумно скользнул вперед, на мгновение приподнял стоявший на тумбочке телефонный аппарат, сразу же поставил его на место и так же бесшумно вернулся в свой угол, снова придав лицу тупое и равнодушное выражение.

Вернулся Шершнев с квитанциями. Последовало шуршание бумажками, сопровождавшееся невнятными возгласами Сиверова, смысл которых сводился к тому, что вечно они там, в конторе, что-нибудь напутают, и возмущенными восклицаниями Шершнева, твердившего, что это безобразие, что его оторвали от важных дел и что он этого так не оставит — будет жаловаться.

— Это ваше право, — сказал Глеб, старательно и коряво переписывая номера квитанций. — Законное, гарантированное конституцией... Хоть самому Лужкову. Я бы на вашем месте обязательно пожаловался. Чего они, в самом деле? И вам беспокойство, и мне никакого удовольствия...

Распрощавшись с хозяином, Глеб вышел из квартиры, спустился на первый этаж и спрятал в темном углу под лестницей плоскую коробочку приемника-транслятора. Штуковина была из новых, с фантастическим радиусом действия, так что теперь Глеб мог слышать все, что творилось в квартире Шершнева, даже не выходя из дома.

Во дворе его дожидался старый, весь покрытый вмятинами и неопрятными пятнами ржавчины грузовой “Москвич” — одна из тех машин, которые в народе называют “каблуками”. На жестяной стенке будки красовалась та же надпись, что и на спине Глебова комбинезона. Сиверов сел за руль, с третьей попытки завел эту старую рухлядь и с ужасным шумом выехал со двора.

За углом он остановил машину и заглянул в свою сумку. На приборной панели записывающего устройства уже тлел зеленый огонек, и в прозрачное окошечко было видно, как крутятся, мотая пленку, ролики магнитофонной кассеты. Слепой включил звук.

— ...Идиоты, — услышал он обрывок фразы, произнесенной уже знакомым ему высоким голосом. — И когда, наконец, в этой стране установится хоть какой-нибудь порядок?

— Отчего же, — ответил ему другой голос, — определенный порядок существовал в этой стране испокон веков и существует по сей день. Порядок этот заключается в том, что все воруют друг у друга — государство у народа, народ у государства и друг у друга... Государство тоже ворует само у себя. Это система, и хаосом она кажется только на первый взгляд. А на самом деле все отработано до мельчайших деталей. Думаете, этот пьяница пришел к вам благодаря недоразумению, бухгалтерской путанице? А вы заметили, что бухгалтерии коммунальных служб всегда ошибаются только в свою пользу? Это была просто вежливая попытка залезть к вам в карман. Вы эту попытку пресекли, а кто-то пожмет плечами и заплатит.

Глеб зевнул и поморщился. Черт знает какие банальные глупости произносят иногда люди! Неужели самим не скучно себя слушать?

Одно было интересно в этом разговоре — то, что он происходил не по телефону. Значит, в то самое время, когда Глеб ставил “жучок”, в квартире, помимо него и Шершнева, находился кто-то еще. А если бы он выглянул из другой комнаты!..

Сиверов с сомнением покачал головой: да нет, это вряд ли. С какой стати ему выглядывать? Ведь он, этот “кто-то”, явно не стремился афишировать свое присутствие в квартире Эдуарда Альбертовича. И явился-то он туда, наверное, как раз затем, чтобы спокойно, без помех, обсудить со своим гуру вопросы, которые нельзя доверить телефону. Тогда какого дьявола они говорят о счетах за воду?

— Бог с ними, с убогими, — сказал Шершнев, будто подслушав его мысли. — Вернемся к нашим баранам. Так каково состояние брата Иннокентия?

— К нему не пройти, Учитель, — с протяжным вздохом сообщил второй голос. — Он по-прежнему без сознания. В институте Склифосовского ему отвели отдельный бокс, возле которого круглосуточно дежурит вооруженный милиционер. Это уже не говоря о том, что в реанимацию вообще не пускают посторонних.

— Это плохо, — сказал Шершнев, которого собеседник почему-то именовал Учителем. — Остается лишь уповать на мудрость Всевышнего. Быть может, Он сочтет целесообразным наложить на уста брата Иннокентия печать молчания... А с другой стороны, если даже мы, смиренные слуги Господа, не можем навестить нашего брата в юдоли скорби, то и слугам Сатаны туда путь заказан.

“Что за бред? — хмурясь, подумал Глеб. — Какой-то брат в юдоли скорби, слуги Сатаны какие-то... Нет, отдельный бокс в Склифе и милицейский пост у двери — это понятно, а вот как насчет всего остального? Это что, какой-то шифр или они всегда так разговаривают?”

— Над нами длань Господня, — торжественно, как заклинание, произнес собеседник Шершнева, снова заставив Сиверова поморщиться. Слепой терпеть не мог всякую мистику, считал ее более или менее ловким надувательством и не понимал, зачем двоим мошенникам, разговаривая наедине, притворяться верующими. Впрочем, мошенником мог быть только один из них — Шершнев; тогда получалось, что его собеседник — обычный дурак.