Андрей Воронин - Мертвая хватка

Да. Дружба дружбой, соседство соседством, но дистанция между ними, конечно, все равно сохранялась, и смотрел Алфавит на папу Мая исключительно сверху вниз, причем под очень острым углом, как на копошащуюся под ногами козявку. Ну, да чему тут удивляться! Кто Алфавит, а кто папа Май… Майков часто ловил себя на том, что пытается во всем подражать соседу. Бесило это его страшно, но поделать он с собой все равно ничего не мог. Он даже двор свой обустроил по образу и подобию соседского двора – ну, где-то так, как Господь Бог, по слухам, вылепил из глины первого человека по своему образу и подобию. И вышло это у папы Мая, между прочим, примерно так же, как у Господа Бога, – вроде похоже, но не так чтобы очень.

– Ну вот, – сказал Букреев, с одобрением разглядывая водопад и альпийскую горку, – теперь это уже на что-то похоже. Молодец, что денег не пожалел. Деньги новые заработаются, а красота при тебе останется. Выйдешь на крылечко, простоишь пять минут, на все это полюбуешься – глядишь, и на душе легче стало. Разве не так?

Хобот уже успел вынести и установить на лужайке легкий пластиковый стол и пару стульев. На столе стояли ваза с фруктами, бутылка и пепельница. Самого Хобота нигде не было видно – прятался, наверное, не желая портить своей носатой мордой пейзаж и мозолить серьезным людям глаза.

Они подошли к столу, ступая по молодой ярко-зеленой травке. Майков подождал, пока гость усядется, и сел сам. Честно говоря, у него было побуждение отодвинуть для Алфавита стул, как это делают официанты в дорогих шалманах, но он сдержался. В присутствии Букреева ему все время приходилось сдерживаться, чтобы не лебезить. Это было утомительно, но, наверное, шло папе Маю на пользу: в приличном обществе умение достойно держаться частенько с успехом заменяет чувство собственного достоинства.

– Так, конечно, – сказал папа Май, отвечая на риторический вопрос Букреева. – Но денег все-таки жалко. Заработаться-то они заработаются, да вот вопрос: когда?

– Быстрее, чем ты думаешь, – сказал Букреев и отщипнул виноградину от лежавшей в вазе пышной кисти. – Намного быстрее, поверь. Конечно, если мы договоримся.

Майков едва заметно вздрогнул от неожиданности и бросил на собеседника острый взгляд. Да, похоже, Алфавит неспроста заявился к нему вот так, без предупреждения. Что-то такое было у него на уме, и, возможно, уже не первый день.

И даже, возможно, не первый месяц…

– Что-нибудь конкретное? – осторожно спросил папа Май.

Букреев спокойно пропустил его вопрос мимо ушей, бросил в рот виноградину, пожевал, удовлетворенно кивнул и запил маленьким глотком скотчи.

– Слушай, – сказал он, внезапно и резко меняя тему разговора, – а что это ты там посадил? Вон там, за прудом, на пригорке? Вишни, что ли?

Майков самодовольно усмехнулся. Садоводство было тайной страстишкой Алфавита, его любимым коньком, его ахиллесовой пятой, и на участке у него, за домом, за гаражами, – словом, там, куда практически не попадали посторонние, – был разбит садик, совсем небольшой по площади, но идеально ухоженный, досмотренный. Всякого дерьма наподобие антоновки, которую можно жрать только с большой голодухи, в этом садике не водилось. Росли там деревья редкие и благородные, и плоды они давали тоже редкостные – и по вкусу, и по красоте. И виноград там тоже рос, да такой, после которого папе Маю на привозной долго смотреть не хотелось. Потому-то папа Май и пошел на такие хлопоты, чтобы добыть саженцы морозоустойчивой черешни, – очень уж ему хотелось хоть в чем-то переплюнуть самого Алфавита. Между соседями это испокон веков ведется: ты дом в два этажа построил – ну так я отгрохаю в три, а то и в четыре; ты сорок мешков картошки с участка поднял – так я тебе назло пятьдесят соберу…

Особо выпячиваться перед Алфавитом папа Май, естественно, не собирался, кишка у него для этого была тонка, и он об этом прекрасно знал, но вот такое соперничество – на агротехническом уровне, так сказать, – он себе позволить мог.

Короче говоря, заданного Алфавитом вопроса Майков ждал с нетерпением. Он даже не торопился на него отвечать – смаковал свой звездный миг, наслаждался предвкушением.

– Там-то? – лениво и небрежно переспросил он. – Черешни.

Букреев усмехнулся. Усмешка у него была недоверчивая и снисходительная: дескать, ну, сморозил парень по молодости, сдуру, так что с него, отмороженного, возьмешь? Папа Май получил удовольствие даже от этой усмешки – обидной, в общем-то, – поскольку в данном конкретном случае он ее предвидел и даже, можно сказать, спровоцировал нарочно.

– Вряд ли, – сказал Алфавит и отщипнул от грозди еще одну виноградину. – Черешни, брат, нашего московского климата не переносят. Уж сколько пробовали, да ничего не вышло. Да я и сам пробовал, если честно.

– Вот и я решил попробовать, – скромно сказал папа Май. – Эти черешни, Антон Евгеньевич, верняк.

– Недавно посадил, да? – с сочувствием спросил Букреев. – Тогда, Виктор, должен тебя огорчить: ничего из твоей затеи не выйдет. Простоят они у тебя до первого хорошего мороза, а по весне придется тебе на своих черешнях шашлык жарить. Зря ты, дружок, со мной не посоветовался, когда ехал саженцы покупать. Конечно, на рынке хохлы тебе хоть персики продадут, если попросишь. Им-то что, они товар спихнули, деньги получили и уехали. И ты доволен, и они довольны, а что дерево погибнет, так это, может, ты за ним не правильно ухаживал. Нет, без опытного специалиста в этом деле на наших московских рынках делать нечего. Мигом в галоши обуют, даже моргнуть не успеешь.

Папа Май решил промолчать о том, что торгаш с рынка, попытавшийся обуть его в галоши, пожалел бы об этом буквально через минуту, тоже отщипнул виноградинку и сказал:

– А они не с нашего рынка. С чего вы взяли? Они из Брянска. Вернее, из-под Брянска.

– Уже и туда доехали? – удивился Букреев. – Эти хохлы – чистые тараканы, так и расползаются во все стороны.

Хотя что я говорю? Брянск же ближе к Украине, чем Москва…

Да, на тамошних рынках, наверное, с этим делом еще веселее, чем на наших.

– Да они вообще не с рынка, – наслаждаясь каждым своим словом, неторопливо проговорил Майков. – Это не украинская черешня, а наша, брянская. Морозоустойчивая. Только, Антон Евгеньевич, я вас очень прошу: не надо мне доказывать, что такой черешни не бывает. Зачем нам попусту спорить?

Бывает такая черешня. Теперь бывает. Вон она, на пригорке.

Вывел один тип, дай ему бог здоровья.

Букреев не донес виноградину до рта.

– Взглянуть можно? – спросил он уже совершенно другим тоном.

– Да почему же нельзя? – радушно воскликнул Майков. – Смотрите сколько угодно! Какой мне смысл вас обманывать?

– Ну, смысл-то, положим, есть, – сказал Букреев, поднимаясь из-за стола. – Садоводы – они, брат, в этом плане вроде рыбаков. Да и огородники тоже. Послушать некоторых, так у них яблоки на деревьях величиной с арбуз, а уж если арбуз, так его можно вместо садового домика на участке ставить и жить там всей семьей, да еще и гостей приглашать. Ты не рыбак? Ну, и правильно. И садоводом тоже не становись.