Андрей Воронин - Мертвая хватка

Майков же на основании собственного горького опыта склонен был предполагать, что, будучи украденной, яблоня, грубо говоря, поменяла потенциал. Был плюс, а стал минус; здоровье и долголетие превратились в сплошные проблемы, чреватые увечьем и смертью.

Последний визит Лукьянова, похоже, не прошел для проклятого дерева даром. Уже на следующее утро папа Май, подойдя к яблоне, обнаружил на ней два желтых листочка.

К вечеру их стало три, на следующее утро – пять, а через три дня уже восемь. Это поганое дерево, судя по всему, всерьез нацелилось засохнуть, тем самым подведя папу Мая под монастырь. Это было, черт возьми, смешно и нелепо – дрожать и пугливо оглядываться по сторонам из-за какого-то несчастного деревца, но такова была суровая реальность. Из Таджикистана шли составы с алюминием, на таможнях стояли огромные, как дирижабли, автоцистерны ей спиртом. В банках сыто урчали мощные компьютеры, перекачивая грязные денежки Алфавита в «белые» схемы. И на фоне всего этого экономического великолепия папа Май должен был мучительно раздумывать, как ему поступить: бежать куда-нибудь в Новую Зеландию прямо сейчас или подождать, пока яблоня окончательно засохнет?

Бежать ему не хотелось. В определенном смысле Виктор Майков был горячим патриотом России, то есть отлично сознавал, что легко и быстро заработать по-настоящему большие деньги можно только здесь. Но лучшее, на что он мог рассчитывать, если не уладит свои проблемы с Алфавитом, это более или менее пышные похороны. Ах, если бы не это дерево! Поразмыслив, папа Май пришел к выводу, что растреклятая яблоня питается вовсе не соками земли; запустив щупальца корней в нутро папы Мая, она с большим аппетитом сосала его кровь. Он дошел до того, что накупил целую кипу литературы по садоводству – брошюр, журналов и даже газет. Правда, читать этот бред он все равно оказался не в состоянии: текст был набран вроде бы по-русски, но смысл его от папы Мая неизменно ускользал, как будто все эти аграрии изъяснялись на особом, понятном только им жаргоне, наподобие блатной фени. И вот позавчера, чтобы хоть немного отдохнуть от этой абракадабры, он развернул очередной дачный еженедельник на странице, где были опубликованы частные объявления.

Объявление какого-то чудака, хотевшего продать яблоню Гесперид, бросилось ему в глаза сразу же, поскольку было набрано жирным шрифтом да еще и обведено рамкой, наподобие траурной. Папа Май был чертовски удивлен: ведь Букреев буквально прожужжал ему уши, утверждая, что его яблоня уникальна и что второй такой нет на всем белом свете. «Интересно, – подумал тогда папа Май, – кто же это его так развел? Кто отважился?»

Но как бы то ни было, газетное объявление показалось ему знаком свыше. Яблоню было необходимо купить – просто на всякий случай. – Если дерево, которое чертов очкарик удобрил ацетоном, все-таки засохнет, Букреева можно будет уговорить удовлетвориться второй яблоней – точно такой же и даже выращенной по тому же методу. Кстати, по поводу метода у папы Мая были определенные сомнения. Вся эта ботаническая чепуха не прошла для него даром, он теперь вздрагивал, услышав где-нибудь словосочетание «ботанический сад», так что история с похищением с опытной делянки покойного профессора Азизбекова еще одной яблони не прошла мимо его внимания. Вполне возможно, что яблоня, которую так нахально пытались продать через газету, имела самое прямое отношение к этому нашумевшему происшествию. В глубине души Майков даже лелеял надежду, что Букреева можно будет вовсе не посвящать в подробности данной истории. В конце концов, если яблони одинаковые, так сказать, изнутри, то почему бы им не быть похожими снаружи? Если папе Маю чуточку повезет, то Алфавит может и не заметить подмены. Ну а если первая яблоня не засохнет, это будет очень красивый жест: осенью, когда опадут листья, отдать соседу не одно дерево, а два – на, старичок, не плачь, живи, блин, не до ста лет, а до двухсот, пока самому не надоест. И в следующий раз поменьше слушай, что тебе разные очкарики втирают. Вот он, твой эксклюзив, – сразу в двух, пропади они пропадом, экземплярах…

– Дай глотнуть, – сказал Рыба, подойдя к Майкову и остановившись рядом. – Заколебало меня это дело, в натуре, заколебало. Никаких нервов не хватает.

Майков отдал ему бутылку, и Рыба жадно присосался к горлышку, держа сигарету на отлете.

– А этих уродов ты зачем приволок? – спросил папа Май, указывая на женщину в ситцевом платье и старикана в соломенной шляпе, который суетился вокруг Простатита, махал руками, приплясывал и шумел едва ли не больше, чем все остальные, вместе взятые. Его визгливый фальцет буквально сверлил мозг, и если Простатит до сих пор не дал этому старому грибу по его сушеной тыкве, то, наверное, только потому, что у него болели забинтованные руки.

– Почему – уродов? – с сожалением оторвавшись от бутылки, сказал Рыба. – Телка очень даже ничего. Дочка, типа.

Не знаю, какая она там дочка, но в ботанике она рубит почище папаши. Мы по дороге базарили, так она нам про эту яблоню все расписала – какие у нее, типа, свойства, как ее сажать, да как подкармливать, да по сколько яблок в день жрать, чтоб хрен стоял и дети были. Дед, правда, ядовитый. Знаешь, как он Проса лажанул? Я думал, кранты, сейчас Простатит его грохнет…

Он снова поднес горлышко к губам, но Майков отобрал у него бутылку.

– И потом, сам прикинь, – продолжал Рыба, инстинктивно облизываясь и косясь на бутылку. – По мне, дерево – оно дерево и есть. Не понимаю я в них ни хрена. Забашлял бы деду, а потом оказалось бы, что это никакая не яблоня, а какой-нибудь этот.., кипарис. Что бы ты мне тогда сказал?

– Какой там кипарис, – проворчал Майков. – В объявлении черным по белому написано: яблоня Гесперид. То, что надо.

– Нормально, – с сарказмом произнес Рыба. – Ну, Май, ты даешь. Сам-то хоть понял, чего сказал? Написано… На сарае знаешь, что написано? А в натуре там дрова. Забыл, как сам объявления давал? «Продам „БМВ-720“, три дня назад пригнана из Германии, состояние идеальное». А машину пацаны в гараже из разного хлама на колене собрали за эти самые три дня…

– Ладно, ладно, не зуди, – проворчал Майков. – Просто не люблю я, когда по двору какие-то левые лохи стадами бродят. Аида посмотрим, что вы там привезли. Твою мать! – с чувством добавил он, подняв лицо к небу, как будто адресуясь непосредственно к Господу Богу. – Ненавижу осень.

Сказал бы мне кто, что я дни до ноября считать буду – не поверил бы, в натуре.

– Да при чем тут осень, – бросая в траву окурок, сказал Рыба. – Просто попали, как бараны, на пустом месте, ни за что. Ты правильно сказал: кто же мог знать, что Алфавит – псих ненормальный?

Они подошли к гаражу. Обе яблони уже стояли рядышком для сравнения. Ту, что еще не была посажена, бережно придерживал за ствол хозяин – тот самый суетливый старикан в соломенной шляпе, с профессорской бородкой клинышком и в старомодных круглых очках. Вид у старикана был обеспокоенный, немного испуганный и при этом какой-то агрессивный, как у старого ощипанного петуха, который гоношится, выкатывая грудь колесом, а сам в это время косится одним глазом на спрятанный за спиной у повара тесак.