Андрей Воронин - Повелитель бурь

— Побойтесь бога, — сказал Федор Филиппович. — Вы же чекист, пускай даже и бывший! Что вы такое несете? Ни за что не поверю, что вы до такой степени потеряли голову от страха. Если бы у меня и был канал связи с этим человеком, я бы все равно его не засветил — ни перед вами, ни перед кем другим. Это был бы не мой секрет, разглашение которого, к тому же, очень опасно для жизни, Я что, похож на самоубийцу?

— А я похож на трусливого дурака? — удивился Становой. — Черт, надо поработать над имиджем! Я ведь не настаиваю на личной встрече…

— А мне показалось, что настаиваете, — вставил генерал.

— Нет, что вы! Я просто хотел бы попросить вас, если представится такая возможность, замолвить за меня словечко: дескать, подожди, браток, разберись сначала, пальнуть всегда успеешь… Поймите, вы — моя последняя надежда. Только вы можете придержать этого стрелка и найти способ остановить Вострецова и Нефедова. И я вас умоляю, не надо говорить, что я должен обратиться в милицию. Мы оба знаем, что это бесполезно. Понимаете, я никого не хочу убивать, но и умирать молодым мне тоже как-то не хочется.

— Ну, хорошо, — сказал Федор Филиппович. — Допустим, я вам верю. Повторяю: допустим. Как бы то ни было, мне нужно хорошенько все обдумать. Обдумать и проверить, понимаете? А в данный момент мы с вами, по-моему, уже сказали друг другу все, что могли. До города подбросите?

— Разумеется, — сказал Становой. — Прошу вас.

Он выглядел в меру взволнованным, но вовсе не таким напуганным, каким мог быть, учитывая обстоятельства. Впрочем, судя по тому, что знал о нем генерал Потапчук, напугать Максима Станового было не так-то просто.

Белый «лендровер», мерно клокоча мощным двигателем, выкатился из заброшенного цеха, с довольным урчанием преодолел глинистое месиво во дворе, выбрался на дорогу и, набирая скорость, пошел в сторону Москвы. На одном из многочисленных поворотов генерал, взглянув в боковое зеркало, увидел позади, на приличном удалении, серебристую «десятку». Она мелькнула в дрожащем, забрызганном дождевыми каплями стекле только один раз, и больше Федор Филиппович ее не видел, сколько ни косился в зеркало. В этом не было ничего удивительного: Слепой, как никто, умел держаться поблизости, не мозоля глаза объекту наблюдения.

— Вы ему верите? — спросил Глеб.

Он курил, зажав сигарету в углу рта, и, щуря левый глаз от попадавшего в него дыма, неторопливо разбирал снайперскую винтовку. Увесистые вороненые железки с глухим стуком ложились на расстеленную на столе чистую тряпицу, здесь же стояла наготове жестяная масленка и лежал ворох ветоши, а за планками опущенных жалюзи текла по оконным стеклам дождевая вода и поблескивал мокрым асфальтом старый Арбат.

Неспешные, уверенные движения сильных рук Сиверова завораживали, и Федор Филиппович невольно ему позавидовал: Слепой обладал редким даром превращать любую, даже самую рутинную, процедуру в священнодействие. Сейчас, например, он просто разбирал винтовку, но, глядя на него, можно было подумать, что на свете нет более приятного дела, чем чистка оружия.

— Верят в церкви, — сказал Потапчук, с усилием отводя взгляд от его ловких пальцев.

— Тогда я спрошу по-другому. Вы ему доверяете?

— А доверяют на избирательном участке.

Глеб положил на стол затвор, извлеченный из ствольной коробки, поднял винтовку повыше и озабоченно заглянул в канал ствола.

— Есть такая народная примета, — сказал он, продолжая любоваться игрой света на спиралях нарезки. — Если генерал-майор Потапчук начинает разговаривать, как матерый чекист, значит, у него отвратительное настроение. Может, вам коньячку накапать для поднятия тонуса?

— Занимайся своим делом. Терпеть не могу коньяк с привкусом оружейного масла. Кстати, что это тебя потянуло на чистку оружия?

— Никуда меня не потянуло. Пришло время почистить винтовку, вот я и чищу. Кроме того, это здорово успокаивает.

— Это точно, — буркнул Федор Филиппович. — Ничто так не успокаивает, как винтовочная пуля.

Вдоволь наглядевшись в дуло «драгуновки», Глеб положил разобранную винтовку на стол и с любопытством посмотрел на генерала.

— Это афоризм, — заметил он. — Надо записать. Но я имел в виду совсем другое. Чистка оружия успокаивает, как и любой чисто механический процесс. Однако вы не ответили на мой вопрос, Федор Филиппович.

— А по-моему, ответил.

Щурясь сильнее прежнего, Глеб аккуратно, чтобы не испачкать губы смазкой, двумя пальцами вынул изо рта коротенький окурок, ткнул его в пепельницу и вооружился куском промасленной ветоши.

— Дождь, — сказал он, бросив короткий взгляд в сторону окна, и принялся протирать затвор, на котором и без того не было ни пятнышка. — Интересно, неужели это и вправду генератор туч работает? Вот бы посмотреть на него хоть одним глазком! Все-таки интересные времена настали, не находите?

— Знаешь, как звучит одно из самых крепких японских проклятий? — спросил Потапчук. — Чтоб ты жил в эпоху перемен!

Глеб коротко усмехнулся, положил затвор и вооружился шомполом. Больше он ничего не говорил, предоставив генералу самостоятельно справляться со своим дурным настроением. Федор Филиппович по достоинству оценил этот тактический ход, но еще немного помолчал — во-первых, чтобы Сиверов не зазнавался, а во-вторых, потому, что и в самом деле требовалась небольшая пауза, чтобы успокоиться.

— Ты хотя бы понимаешь, что на твой вопрос не может быть однозначного ответа? — произнес генерал наконец. — И оставь в покое эту винтовку, черт бы ее побрал! Куда ты торопишься? Ты что, уже во всем убедился? Все доказал? Кто дал тебе право решать, кого казнить, а кого миловать?

— Я просто чищу винтовку, — миролюбиво возразил Глеб. — Не шалю, никого не трогаю, починяю примус… В общем, ваша позиция мне ясна, Федор Филиппович. Становой вам не нравится, в глубине души вы готовы хоть сейчас отдать приказ о его ликвидации, но колеблетесь, потому что привыкли принимать решения не душой, а рассудком. А рассудок вам в данный момент ничего конкретного подсказать не может, потому что Становой умело запустил вам ежа под череп, заставил сомневаться…

— Спасибо, — сказал генерал, — Сколько я тебе должен?

— За что? — удивился Глеб.

— За сеанс психоанализа.

Сиверов рассмеялся.

— Если честно, он и меня заставил сомневаться, — признался он. — Личное обаяние — страшная сила, особенно в сочетании с умом.

Потапчук поморщился.

— При чем тут обаяние? Кем бы ни был Становой, в одном он прав: я не могу взять грех на душу и просто так, за здорово живешь, убить живого, ни в чем не повинного человека. Мы с тобой обязаны хорошенько все проверить, Глеб Петрович.

— Вот-вот, — сказал Глеб. — Да нет, не подумайте, что я намерен с вами спорить. Вы правы, конечно. Но вам не приходило в голову, что он сделал это нарочно, чтобы выиграть время? Пока мы с вами будем проверять и сомневаться, он что-нибудь придумает. Вернее, он наверняка уже что-то придумал, и теперь ему просто нужно время, чтобы все провернуть — спокойно, без спешки, с комфортом… А?