Андрей Воронин - Пророк

Фразы не приобретали смысла, они все были расчленены в ее сознании.

И вдруг женщина вздрогнула, но не от испуга, что-то теплое коснулось пальцев ее свесившейся руки. Она медленно повернула голову, оторвав взгляд от фотографии отца. Прямо у ее ног, на холодной раскисшей земле, сидел и дрожал щенок.

– Ты кто? – спросила она и испугалась собственного голоса.

Рыжий щенок взвизгнул, тряхнул головой и уткнулся холодным носом женщине в ногу.

– Ты что, один здесь? А где твоя мать? – как у маленького ребенка, поинтересовалась она у щенка и сокрушенно покачала головой. – Нет у тебя родителей… Наверное, злые люди их убили.

Щенок был маленький, рыжий с темными подпалинами. Она взяла его в ладони, посадила к себе на колени, абсолютно не беспокоясь о том, что лапы у щенка грязные, а сам он мокрый. Она поглаживала его голову, чувствуя, что к ее горлу подступает комок и ей не хватает воздуха.

– Бедолага, – произнесла она, – и что мне с тобой делать?

Пригревшийся щенок вздрогнул, привстал, дважды лизнул женскую руку и негромко тявкнул. В его голосе была даже не просьба, а мольба.

Алла рукавом вытерла полные слез глаза.

– Не бойся, Рыжий, я тебя не брошу. Наверное, тебя послал мне… – слово «Бог» женщина не хотела произносить, слишком, по ее мнению, он был к ней несправедлив. Она прикрыла щенка полой плаща, и животное уснуло.

– Вот такие дела, – подумала женщина. – И как же теперь мы с тобой будем жить?

Наверное, Алла единственная во всем городе не знала о том, что погибли ОМОНовцы, ей хватало своего горя. Хотя (вот какая удивительная жизнь) она и «груз 200» прибыли в Ельск из одного места.

Алла почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит. Она не слышала шагов, посмотрела на мокрый платок и медленно повернула голову.

– Что, опоздали?

– Опоздала, – ответила женщина.

Бородатый мужчина с копной темных, мокрых от дождя волос стоял, держась двумя руками за выкрашенную небесно-голубой краской ограду.

– Это мой отец, – сказала она так доверительно, словно незнакомец был ее другом, старинным приятелем.

Только внимательно всмотревшись, она узнала в нем мужчину, который подвез ее из Старого Бора в Ельск. Этой ночью она ехала в его машине, спеша к отцу и уже зная, что опоздала.

– Вы священник? – спросила женщина.

– Не совсем, – ответил мужчина в черном. – Тебе плохо, – мягко сказал он, не спрашивая, а утверждая.

– Уже полегче, все-таки я добралась.

– Не твоя вина, что ты не успела. Наверное, как должно было произойти, так оно и произошло.

Он говорил так, словно знал о ней больше, чего-то не договаривал. А женщина и не хотела знать, о чем умалчивает этот непонятно откуда взявшийся человек.

– Ты простынешь, – , сказал мужчина, – иди домой.

– Вон мой дом, – сказала женщина, показывая рукой на другой берег реки, – с зеленой крышей. Но там никого нет, меня там уже никто не ждет и больше не будет ждать.

– Я знаю. Дождь кончится завтра.

Женщина поднялась, проводила взглядом удаляющегося незнакомца, аккуратно закрыла калитку, накинув проволочную петлю на два столбика, и неторопливо двинулась к мосту.

Пройдя шагов десять, она присела на корточки и опустила щенка на тропинку.

– Просыпайся, Рыжий, пойдешь своими ножками, – в ее голосе звучала нежность.

Щенок испугался, завертелся на месте, затряс головой. Подобие робкой улыбки появилось на женском лице, изменив линию твердо сжатых губ.

– Да не бойся ты, малыш. Иди за мной. Вон наш дом. Будет и у тебя крыша над головой.

Щенок, наверное, понял, чего от него хотят, и, смешно семеня короткими лапами, побежал за женщиной. Время от времени она приостанавливалась, ждала его, подбадривая голосом:

– Не отставай, Рыжий.

Щенок повеселел, он понял, что в его жизни появилась хозяйка и теперь его существование наполнилось смыслом, так как будет кому служить и кого защищать.

Но все малыши одинаковы – вокруг такой огромный мир и так много всего интересного: вон синичка присела на ржавую ограду – никак не пробежишь мимо, надо испугать мокрую птицу и тявкнуть; вот бархатный шмель, огромный, с блестящими крыльями, выбрался на лист крапивы и начал враждебно гудеть – и на него надо тявкнуть, а то еще укусит хозяйку. Да и вообще, мир бесконечен и так разнообразен.

Женщина остановилась, покачала головой, погрозила щенку пальцем.

– Если ты во все будешь совать нос, то мы и до вечера не доберемся домой.

Щенок завилял коротким хвостом и помчался по тропинке, обгоняя хозяйку, словно знал дорогу.

На кладбище все люди думают об одном и том же – о том, что смерть неожиданна, что жизнь коротка, что к смерти надо готовиться.

Но жизнь так устроена, что о смерти вспоминаешь, лишь столкнувшись с нею. Скользя взглядом по памятникам, любой человек проводит несложные арифметические вычисления: от 1998 отнять 1954, получается 44. Много это или мало?

Если сам прожил больше, то мало, а если тебе лет двадцать пять, то много. А если в ответе получается 92, то удивляешься, какой долгий век отмерила судьба незнакомой старушке. Интересно, за что Бог к ней так милостив? И почти никогда не задумываешься о том, что, может быть, из этих 92 лет 70 лет человек страдал от тяжелых болезней и ни одного года не прожил в свое удовольствие. Или из этих 92 лет человек лет 25 провел в тюрьме. Ведь об этом на памятниках не пишут.

– Кто это внизу ходит? – спросил один прапорщик у другого. Они уже стояли под березами и курили, предоставив работать солдатам.

Прапорщик близоруко прищурился, пытаясь рассмотреть мужчину в черной одежде, который пробирался среди могил, явно направляясь к холму.

– Хрен его знает!

Мужчина выглядел странно. Он был во всем черном, слишком длинный расстегнутый плащ поверх костюма, темная рубашка с белым воротничком-стойкой. В руке он держал кожаную папку.

Он приостановился там, где кончались захоронения, подошел к одной из могил и положил ладонь на ограду. Ветер развевал длинные, волнистые, темные волосы, шевелил густую бороду.

– На попа похож, – проговорил прапорщик.

– Откуда тут попу взяться? Ни одной церкви в городе не осталось, все коммунисты разрушили.

Прапорщикам делать было нечего, не копать же землю самим, когда в их распоряжении есть солдаты? Они лишь сделали первый широкий жест – срезали дерн – и теперь стояли у березки, подняв воротники бушлатов, и рассматривали странного мужчину.

Тот не спешил подходить, стоял, смотрел по сторонам, словно кого-то ждал. Но кого можно ждать на весеннем кладбище, на холодном ветру? Зелень еще не распустилась, никто не спешил подновлять оградки, памятники, все выглядело серо и убого. Было еще достаточно холодно, и ельские алкаши не забирались так далеко от города.