Андрей Воронин - След тигра

Глеб вздрогнул и быстро оглядел лагерь. Гриша говорил правду: ни Вовчика, ни его спального мешка нигде не было видно. Горобец спала, свернувшись в своем спальнике калачиком, неслышно, как мышка; у самого костра лежал скомканный спальник Гриши, между ним и Горобец, прямой, как упрятанное в мешок дубовое бревно, размеренно посапывал Тянитолкай, выставив наружу заросший колючей трехнедельной бородой подбородок. Костер прогорел, угли розовели под слоем золы, безуспешно пытаясь соперничать цветом с занимающейся утренней зарей, а на том месте, где с вечера устроился со своим мешком Вовчик, виднелось только продолговатое пятно примятой прошлогодней листвы, от которого в сторону болота тянулась, исчезая за деревьями, широкая взрытая полоса. Вид этой полосы сразу наводил на мысль, что здесь совсем недавно волоком протащили что-то тяжелое, и не нужно было долго гадать, чтобы понять, что именно здесь тащили.

Глеб молча указал на эту полосу Грише, но тот даже не повернул головы, продолжая с любопытством его разглядывать.

— Видел, — сказал он вполголоса. — Как проснулся, сразу увидал. Вот я и решил сначала у тебя поинтересоваться: может, ты в курсе, куда он мог подеваться? Глеб наконец сообразил, на что он намекает.

— Парадокс получается, Гриша, — сказал он, завязывая шнурки на ботинках. — Какого ответа ты от меня ждешь? Если я скажу: «Не знаю», ты мне, скорее всего, не поверишь. А если скажу, что это я его в болоте утопил, поверишь безоговорочно. Так зачем тогда спрашивать? Парадокс!

— Да нет тут никакого парадокса, — спокойно сказал Гриша. — Обычный принцип экономии мышления. Кому нужны лишние заморочки? Подозреваемый признался — значит, дело можно сдавать в архив. Кстати, а откуда ты знаешь, что Вовка в болоте? Глеб снова указал ему на полосу серо-коричневой листвы.

— А где ему быть? Или это его любимый вид спорта — ночное ползанье в спальном мешке?

— Так ты точно ни при чем? — настойчиво спросил Гриша.

— А как ты себе это представляешь? Вечером я при свидетелях бью ему морду из-за женщины, он мне угрожает — опять же, на твоих глазах, — а ночью я тихонечко встаю, душу его голыми руками и топлю труп в болоте… Я что, похож на идиота?

— Я так и думал, что не ты, — сказал Гриша. — Хотя мне в последнее время сдается, что мы тут все форменные идиоты. Ну, что делать будем, правоохранительный орган?

— Будить народ, наверное, — сказал Глеб. — Тем более что уже все равно утро.

— А может, сперва к болоту сходим? — предложил Гриша. — Может, этот дурак нас просто разыгрывает. Думает, все проснутся, увидят, что его нет, и начнут на тебя бочки катить. Может, даже расстреляют по законам военного времени… А он потом шасть из леса — здравствуйте, а я за грибами ходил!

— Глупо, — сказал Глеб, двигаясь к болоту вдоль оставленного тяжелым спальником широкого следа. — Я понимаю, что ты слегка утрировал, но все равно. Мышление на уровне старшей группы детского сада. Он же все-таки кандидат наук!

— А по-твоему, кандидат наук не может быть болваном? Он и есть болван, ты разве не заметил? И всегда им был, только в городе это не так бросается в глаза. Я, как узнал, что он тоже в эту экспедицию едет, чуть было не отказался, ей-богу. Насмотрелся я на него в полевых условиях… По-моему, насчет своей службы в морской пехоте он врал как сивый мерин. Просто здоровенный бугай, а внутри — гниль сплошная, хлипкое дерьмо… Так что имей в виду, даже если это ты его… того, я все равно на твоей стороне. Здесь не Москва, товарищеских судов и милиции нету, и вопросы разные приходится решать по старинке: кто успел, тот и съел.

— Это не я, — сдержанно напомнил Глеб.

— Да знаю, это я так, к слову…

Как и следовало ожидать, след обрывался на краю болота, уходя в черную стоячую воду, из которой торчали покосившиеся остовы сгнивших на корню чахлых деревьев. От воды несло болотной гнилью, и тишина здесь казалась ватной, неживой. Гриша крякнул, расстегнул прикрепленный к поясу чехол, извлек оттуда топорик и двумя точными ударами срубил ближайшее молодое деревце. Более или менее очистив его от веток, он подошел к самой воде и принялся тыкать в болото этой импровизированной слегой, пытаясь нащупать дно.

Глеб стоял у него за спиной, смотрел и думал: «Странно он себя ведет — вот именно, как последний болван. Что бы я ни говорил, что бы он ни думал обо мне и о Вовчике, вероятность того, что я — убийца, все равно остается. Пусть небольшая, но сбрасывать ее со счетов разумный человек не вправе. А этот повернулся ко мне спиной и стоит, наклонившись над самой трясиной, как будто ждет не дождется хорошего пинка в зад. Он же знает, что у меня, предполагаемого убийцы, под мышкой пистолет с глушителем. Один негромкий хлопок, один всплеск, и единственный свидетель нашей с Вовчиком ссоры оказывается раз и навсегда выведенным за скобки. И даже тело прятать не надо. Можно убирать ствол в кобуру и спокойно идти досыпать. А утром все решат, что Гриша утопил Вовчика, — они всю дорогу потихонечку цапались, это все знают, — а сам рванул напрямик через тайгу в сторону ближайшего райцентра… Он не может этого не понимать, не может об этом не думать, но все равно спокойно стоит ко мне спиной, как будто мы с ним закадычные друзья и ловим рыбку где-нибудь в Подмосковье».

У Глеба вдруг возникло сильнейшее искушение вынуть пистолет, приставить его к Гришиному затылку и поинтересоваться, что и, главное, зачем он, Гриша, сделал с Вовчиком. Ведь бородач пропал именно в его дежурство. Гриша говорит, что проспал момент его исчезновения, но мало ли кто что говорит…

— Гриша, — сказал Глеб, — а ты не боишься, что я пальну тебе в затылок?

— Боюсь маленько, — не оборачиваясь, ответил бывший боец десантно-штурмового батальона. — Всегда страшновато, когда у тебя за спиной стоит человек со стволом за пазухой, даже если ты ему полностью доверяешь. Да только смысла меня мочить никакого. Зачем? Я знаю, что это мог сделать ты, ты знаешь, что это мог сделать я… Какой отсюда вывод? А вывод простой: ни ты, ни я этого не делали, потому что оба мы не такие дураки, чтобы собственной рукой под мокрухой подписываться. Значит, что? Значит, нам друг друга не мочить надо, а, наоборот, беречь как зеницу ока. Кто бы Вовчика ни порешил, он где-то рядом, а тут уж не до разборок, кто кому не нравился… Ни хрена мы тут не найдем, — заключил он и вынул из воды слегу. Слега была до самого верха облеплена жидкой грязью и кусками тины, и рукав Гришиной куртки тоже был мокрым почти до локтя. — Нет здесь дна. Вот и гадай теперь, там наш морской пехотинец или уже на полпути к поселку.

Он отбросил бесполезную слегу, сел на берегу, широко расставив ноги в облезлых, исцарапанных армейских ботинках, достал из кармана мятую пачку «Примы» и протянул ее Глебу.