Андрей Воронин - Тень прошлого

– Как наш клиент? – спросил он, опираясь плечом о консоль, так как сесть здесь было не на что.

– Это который? – спросил Гуня, без нужды поправляя болтавшиеся на шее головные телефоны. – А, это который прокурор!..

– Следователь прокуратуры, – поправил его Балашихин.

– По мне так одно дерьмо – что следователь, что прокурор, – сообщил Гуня. – Страшнее гаишника зверя нет и быть не может. А клиент ваш молчит – переживает, надо полагать…

– Кстати, – сказал Балашихин, – анекдот про гаишника знаешь?

– Знаю, – сказал Гуня. – Я знаю пятьсот семьдесят два анекдота про гаишников, причем сто четыре из них сочинил я сам. Но я с удовольствием выслушаю еще один, вот только.., гм…

– Что такое?

– За ужином объелся я, – закатив глаза, заунывным голосом начал цитировать раннего Александра Сергеевича Гуня, – да Яков запер дверь оплошно…

– Ах, как же было мне, друзья, и кюхельбекерно, и тошно! – со смехом закончил за него Балашихин. Смех его был смехом облегчения: Гуня сам предлагал ему решение проблемы, над которой он в данный момент ломал голову. – Все понятно. Беги, я посижу.

– Только вы никому, – медленно распрямляя все свои два с лишним метра, попросил Гуня. – Хорошо, что вы зашли, а то я думал, совсем пропадать придется…

– Не боись, – заверил его Балашихин, неторопливо усаживаясь в нагретое Гуней кресло. – Могила. Да ты беги, а то обделаешься, чего доброго…

Гуня ушел. Балашихин быстро, чтобы не давать себе времени на раздумья, отключил записывающую аппаратуру и позвонил Лопатину. Закончив разговор, он дождался Гуню, рассказал ему обещанный анекдот и удалился с чувством хорошо выполненной работы.

Майор Балашихин относился к тому типу людей, путь которых к настоящим неприятностям тернист и крут. Тем не менее, благодаря врожденному упорству в достижении поставленной цели, Николай Викторович, когда покинул аппаратную прослушивания, находился всего в двух шагах от конца этого длинного пути.

Выйдя из аппаратной, мосластый жердяй по кличке Гуня пересек помещение технического отдела и вышел в коридор. Сидевший за компьютером Боба не заметил его или сделал вид, что не заметил, увлеченный компьютерной игрой.

Оказавшись в коридоре, Гуня почему-то свернул не налево, к туалету, а направо – туда, где в тупике коридора помещалась дверь в приемную Званцева. Оли на месте не было, и Гуня, еще с утра получивший вполне определенные инструкции, без стука приоткрыл дверь директорского кабинета и просунул голову в образовавшуюся щель.

Сидевший за столом Званцев недовольно вскинул голову от каких-то бумаг, грозно сведя к переносице брови и явно готовясь вышвырнуть наглеца вон, но, узнав Гуню, удовлетворенно кивнул.

– Ага, – сказал он. – Ну что?

– Ну.., собственно, все, – сказала торчавшая из щели Гунина голова. Недокуренную беломорину Гуня деликатно держал за спиной, в приемной, и выглядел без нее как-то непривычно.

– Ага, – повторил Званцев. – Ну, спасибо. Ступай.

Только не ломись туда сразу, покури пару минут в туалете.

Как только дверь за Гуней закрылась, Званцев нажал одну из клавиш аппарата селекторной связи, стоявшего на приставном столике рядом с компьютером.

– Я же просил… Я хочу вам помочь. Надо встретиться. Приходите в парк. Беседку возле пруда знаете? – услышал он голос Балашихина.

– Вот сука, – прошептал Званцев. – А я не хотел верить…

Он дослушал разговор до конца, отключил селектор и некоторое время задумчиво курил, откинувшись на спинку кресла и забросив ногу на ногу. Брови его при этом поочередно приподнимались, словно Званцев вел с самим собой какой-то безмолвный спор. В сущности, спорить было не о чем, все было ясно. Все было ясно еще в тот момент, когда напарник Балашихина доложил, что отставной майор, кажется, скопировал кассету, пока он, напарник, по поручению своего старшего товарища рано утром искал ему бутылочку пива. Он, видите ли, привык начинать день с пивка… Сука.

Званцев покрутил ситуацию так и этак, решая, что ему делать с Балашихиным и можно ли извлечь из дурацкой выходки майора какую-нибудь пользу. Получалось, что кое-какую пользу извлечь можно, пусть совершенно не имеющую отношения к данному делу, но несомненную.

Балашихин, конечно, труп. Он стал трупом в тот самый миг, когда решил затеять свою собственную игру. «Не с его мозгами соваться в такие дела, – решил Званцев. – Зарвался, старый козел. Что ж, пусть пеняет на себя.»

Через несколько минут он уже пребывал в отличном настроении. В конце концов главное – не пропустить тот момент, когда твое послушное орудие возомнит себя самостоятельным творцом, и пресечь самодеятельность в зародыше. В данном случае момент упущен не был, а в качестве компенсации морального ущерба Званцев получил возможность одним выстрелом убить двух зайцев.

Кстати, о зайцах, подумал он и снял телефонную трубку. Палец его заученно пробежался по кнопкам, набирая номер. Через несколько секунд ему ответил голос, каким разговаривала, наверное, Снежная Королева.

– Вот что, птичка, – сказал Званцев, – лети-ка сюда. Ситуация изменилась, так что нужно посоветоваться.

Кстати, как у тебя дела?

– Все в порядке, – безмятежно прозвенел хрустальный голосок. – Деньги со мной.

– Оставь их себе, – щедро разрешил Званцев. – Приедешь – получишь еще. Поторопись. Целую в попку.

Он прервал связь, мимоходом подумав о том, что никогда не позволяет себе говорить подобные вещи Оле в лицо – только по телефону. Все-таки было в ней что-то от ядовитой змеи. Она и красива была именно как змея – уж он-то знал, поскольку в свое время имел возможность оценить ее красоту не торопясь, во всех подробностях.

Оля приехала быстро – не то в силу своей дисциплинированности, не то потому, что ей были обещаны деньги.

Деньги Званцев ей выдал незамедлительно и пообещал по завершении операции подкинуть еще. Давал он, как всегда, не считая – просто запустил руку в сейф и вынул, сколько взяла рука. С Олей он мог себе это позволить: эта баба стоила дороже всех остальных сотрудников его агентства, вместе взятых.

– Сделай-ка кофе, раз уж ты все равно здесь, – попросил он и, когда кофе был подан, пригласил секретаршу сесть.

Он внимательно наблюдал за ней, без труда обнаруживая знакомые признаки: легкий лихорадочный румянец на высоких скулах, излишне порывистые движения холеных рук, характерный маслянистый блеск раскосых глаз, – и, хорошо зная причину ее возбуждения, ощущал тем не менее, что это возбуждение передается ему. «Черт возьми, – подумал Званцев, – совсем с ума сошел! Это же типичная зоофилия – хотеть эту гиену, у которой вся морда в свежей крови…» Он хорошо знал это ее состояние. Сейчас она легла бы с любым бомжом.., вот только бомжа она бы потом обязательно прикончила – точно так же, как самка паука после случки пожирает своего супруга, если тот не окажется достаточно расторопным и вовремя не унесет ноги.